— До встречи.
Я вынул план Парижа, который при въезде в город взял в какой-то турфирме, нашёл улицу Жюльет Додю и, поколесив полдня по известным местам, к вечеру приехал в русский скват в надежде встретить кого-нибудь из знакомых по Петербургу художников.
Ночь я провёл на старом диване, стоящем посреди бывшего заводского цеха, который они оккупировали. Все художники были нелегальными эмигрантами, собравшимися в Париж из разных стран. Большая часть была из России. Среди них были и мои друзья, изгнанные из страны после 'бульдозерной выставки' за неугодное государству формалистическое искусство. Жизнь каждого из них — занимательный роман, и о каждом надо рассказывать отдельно. Но сейчас у меня другая тема.
Около полудня я позвонил в квартиру Данзасов. Трубку снял сам Пётр Яковлевич.
— Да, да, Маша мне рассказала о встрече с вами. Приезжайте, я давно с русскими не говорил. Боюсь, родной язык уже забывать начал. Только мы на окраине живём, в Иври. Но от метро это недалеко.
— Не беспокойтесь, я доберусь. Сейчас и отправляюсь.
— Тогда до встречи.
— Всего доброго!
Я снял с багажника рюкзак, протёр свою многострадальную технику, закапал в конуса масла и на облегченном велосипеде отправился в гости к потомку секунданта Пушкина. По плану Парижа, обгоняя скапливающиеся у светофоров машины, я добрался до района Иври минут за сорок.
Пётр Яковлевич оказался высоким, сутуловатым, нет, не могу сказать 'стариком', хотя ему уже было, как я потом узнал, восемьдесят пять лет. Умные и добрые глаза с удивлением рассматривали моего 'коня', пока я выводил его из лифта.
— Неужели прямо из Питера? На велосипеде?
— Я уже второй раз приезжаю, в прошлом году с группой велотуристов был. Приятное с полезным.
— А в чём польза?
— На панели деньги зарабатываю. Пенсия-то у меня врачебная, копеечная.
— Как же зарабатываете?
— Живописью. Картинки с видами Парижа туристам продаю.
— Вот как… На Монмартре, что ли?
— Нет, там вотчина местных художников. У Лувра, у Нотр-Дам на мосту… Где придётся.
— Учились живописи?
— Нет, необходимость заставила.
— Ну, русские! Так только наши могут. Потому и немцев победили.
'Наши', — отметил я, — значит, не утратил душевной связи'.
Мы вошли в квартиру. Это было обычное жилище в новом многоэтажном доме. Четыре очень рационально расположенные комнаты были обставлены простой современной мебелью. Только кабинет Петра Яковлевича имел ярко выраженное лицо. Он был забит книжными полками. Большая часть книг были о Пушкине или о декабристах. Кроме русских, тут были французские, английские и немецкие издания. На большом письменном столе лежали аккуратными стопкпм папки с рукописями.
— О Пушкине пишете? — спросил я.
— Нет, что вы. Чего нового я могу о Пушкине сказать? Так, пустяки. Журналистская привычка.
— А о Данзасе?
— Я думаю, что о Константине Данзасе вы без меня всё знаете. А о брате его Борисе я сам сведений немного имею. Хотя мы его потомки.
— Да, Маша мне говорила. И всё же, если можно, расскажите об обоих.
— Ну, что ж, пожалуйста. Отец братьев дослужился до генерал-майора. Оба они учились в Лицее, только Борис позже поступил. В этот год пушкинский класс как раз выпускался. По словам А.П.Куницына Костя учился посредственно, а Борис Лицей с серебряной медалью окончил. Но Константин тоже дураком не был. Они же с Дельвигом рукописный журнал выпускали под названием 'Лицейский мудрец'. Костя рисовал хорошо и почерк у него был каллиграфический. Видно, скучно ему в Лицее было. По окончании, как вы знаете, по стопам отца пошёл — в армию. Попал в Инженерный корпус, а в 1823 году уже служил подпоручиком на Кавказе. Против турок воевал и на персов в атаку хаживал. В 1828 году ранен был в левое плечо, долго на перевязи руку носил. Его орденом Святого Владимира наградили, а позже Золотое оружие с надписью 'За храбрость' получил.
Когда в Петербург перебрался, на лицейских сходках регулярно бывал. И на двадцатипятилетии рядом с Пушкиным за столом сидел.
А дальше, думаю, вам всё известно. В день дуэли на Пантелеймоновской Александра Сергеевича встретил, тот его к Д/Аршиаку повёз. Там и узнал Константин о предстоящей ему роли. Условия дуэли сам Пушкин диктовал, потому они такие жестокие получились — и расстояние всего в десять шагов, и повтор в случае промаха. Чтобы 'a outrance' — до смертельного исхода, значит.
От постели Пушкина Константин два дня не отходил, хотя в это время должен был сидеть на гауптвахте. На следствии замечательное объяснение написал, доказывая благородство поэта. Он первым судом к повешению был приговорён, второй лишил его дворянства, чинов и Золотого оружия. Но по высочайшему повелению приказано было 'выдержать два месяца под арестом и обратить в прежнюю службу'.
Так в 1838 году Константин Карлович снова на Кавказ попал, в Тенгинский полк. Поручик Лермонтов, между прочим, под его началом служил. В отставку Данзас вышел только в 1857 году в чине генерал- майора, как отец. А вот жениться так и не пришлось. Вернулся в Петербург и через три года умер. В Лавре, на Католическом кладбище похоронили.
— А Борис Карлович?
— Он добрый был, его и брат, и друзья любили. Пушкин его 'совершенно своим по чувствам' считал. Он к кругу декабристов близок был, потому в 1825 году вместе с товарищем по Лицею Николаем Молчановым к делу 14 декабря привлекался.
— Славный у вас род.
— Да уж, предками Бог не обидел. Только мы эту славу не поддержали.
— Почему?
— Я же у немцев служил. В России.
— Тогда многие эмигранты подневольно служили. Я это знаю.
— Всё равно на душе клякса.
— Расскажете?
— Рассказывать-то долго придётся.
— Я за тем и пришёл.
— Пойдёмте, кофеёчку попьём. Там и побеседуем.
В доме, кроме нас, никого не было. Пётр Яковлевич вскипятил кофейник, поставил на стол тарелку с сыром, принёс из кухни круасаны.
— Вот теперь нам сподручнее. С чего же прикажете начать?
— С самого начала. С рождения.
— Ну, что ж. Родился я в 1909 году в Петербурге, в Фонтанном доме. Знаете такой?
— Конечно, там теперь ахматовский музей.
— Вот-вот.
— Так что розовое детство моё протекало в роскошном парке Шереметевского дворца, помнящего ещё славные Екатерининские времена, а дома, окружающие дворец превратились в обычные доходные и сдавались в наём. Отец мой, как и Пушкин, имел чин камер-юнкера. Он был юристом и служил в госканцелярии. Кабинет его располагался в Мариинском дворце. В его обязанности входило юридическое обеспечение Государственной Думы и её примирение с Государственным Советом. Помните картину Репина? Сливки дворянского общества. Так что отец вращался в высших аристократических кругах. В Думе было много левых течений, многие депутаты ратовали за смещение Государственного Совета.
— А вы помните свои детские впечатления?
— Да, я помню себя с трёх лет. Помню чёрную треуголку отца и зелёное бархатное платье матери.
