вкрадчиво и угрожающе одновременно:
– Арестован? Но почему? Не могу взять в толк. Он такой хороший, добрый. Он никому не сделал зла и всегда любил Республику. Это, должно быть, ошибка?
– Выйди, гражданка, – раздраженно прервал ее пристав. – Радуйся лучше, что тебя отпускают, и не мешай нам осуществлять правосудие.
Но Лауру было уже не остановить.
– За что ты арестовываешь его, ты, постная рожа? Рогоносец! Кто тебя научил арестовывать добрых людей?
– Лоретта! – взмолился Розарио. – Уходи отсюда, пока тебя отпускают! И ради Бога, ни слова больше!
– Ни слова?! Да кто же им скажет правду, как не я? Подбоченившись, она повернулась к приставу, который явно опешил от такого напора.
– Отпусти этого гражданина немедленно, вшивый ты пес! Да как ты смеешь трогать бедных и невинных людей? Чем он виновен, ну-ка скажи?
– Выведите отсюда эту дуру! – в бешенстве заорал пристав. – Ее место в сумасшедшем доме!
Грубо схватив Лауру за руки, солдаты поволокли ее к двери. Она сопротивлялась, пытаясь освободиться, а потом изловчившись, укусила одного из них за палец. Он вскрикнул, отдергивая руку, и Лаура в одно мгновение оказалась на свободе. Чепец упал с ее головы, чудесные рыжие волосы рассыпались по плечам, милое живое лицо пылало гневом. Повернувшись лицом к жандарму, она в каком-то исступлении, хрипло и яростно выкрикнула:
– Да здравствует король! Да здравствует король!
Стало очень тихо. Казалось, в этой тишине еще слышны отзвуки звонкого голоса Лоры. Пораженные, жандармы смотрели на нее. Все слышали эти роковые слова, но не все могли сразу в это поверить.
Пристав злорадно крякнул, заложив руки за спину:
– Ну что ж! – сказал он. – Гражданка Антонелли, ты арестована за измену Республике и роялизм.
Я пораженно замерла в своем укрытии. Они арестуют ее! Да неужели им не ясно, что она крикнула «Да здравствует король!» лишь из простого протеста, из несогласия с тем, что происходит, из детского желания сделать все наперекор, а вовсе не из симпатий к королю, которого она даже не видела никогда! А Лаура? Она-то разве не понимала, что ее ждет после подобного высказывания?! По понятиям нынешних блюстителей законности, она совершила страшное преступление, достаточным наказанием за которое может быть только смерть.
– Сволочи! – разъяренно крикнул Розарио, отчаянно пытаясь вырваться из рук жандармов. – Банда мерзавцев – и вы, и ваш Конвент!
– Мы это запомним, – пообещал жандарм. – Уведите арестованных! А за квартирой мы установим наблюдение… Мы подкараулим его жену и дочь! Рано или поздно они вернутся из Алансона, если вообще туда ездили…
Я видела, как жандармы повели вниз Розарио и Лауру. Они шли спокойно, не сопротивляясь, и рука маленькой венецианки лежала в руке брата. Их шаги постепенно затихали, а потом хлопнула входная дверь. Этот звук острой болью отозвался у меня в сердце.
Толстому, дородному приставу вовсе не хотелось взбираться по лестнице и лезть на чердак. Он махнул рукой.
– Эй, гражданка! Принеси-ка мне винца. Я буду целую ночь твоих жильцов караулить…
Нам с Авророй назад дороги не было, это я поняла. Пристав удобно расположился в кресле, с трудом стащил с ног сапоги. Я стала бесшумно отползать от отверстия. Следует как можно скорее убраться из этого проклятого дома… Я готова была спрыгнуть с пятого этажа, лишь бы не попасть в руки полиции.
В конце концов, я нужна Розарио. Я приложу все силы, чтобы его спасти…
Осторожно, задерживая дыхание, я пошире распахнула слуховое окно и знаком подозвала Аврору. Чердак выходил во внутренний двор, так что с улицы нас не могли заметить. Я быстро оценила обстановку. Аврора, слышавшая о намерениях жандарма, все понимала с полуслова и не разговаривала, изредка зажимая нос, чтобы не чихнуть. Я еще раз выглянула в окно, призывая на помощь все свое мужество.
Мое намерение, да еще принимая во внимание пятый этаж, было крайне опасным и рискованным. У нас не было опыта подобных трюков… Но, с другой стороны, мы никак не можем сидеть здесь и дожидаться, пока жандармы доберутся до нас.
Был только один выход – через чердак.
С трудом протиснувшись сквозь узкое окно, я нащупала ногами карниз. Шел мелкий осенний дождь. Небо было темное, без единой звездочки, и лишь на мгновение сквозь мрак проглядывала луна и снова пряталась за тучами. Я с дрожью подумала, что это нам на руку… Поддерживая Аврору, я помогла ей выбраться, и мы с огромной осторожностью, но без особого труда перебрались на крышу соседнего дома, стараясь, разумеется, не смотреть вниз. Спасибо Генриху IV – в его царствование застройка велась так тесно, что крыши домов зачастую соприкасались…
Ноги скользили и разъезжались на мокрой от дождя черепице, холодные брызги летели мне в лицо. С трудом удерживаясь на покатой крыше, я свободной рукой поддерживала Аврору. Пару раз нога девочки соскальзывала, и тогда мне приходилось напрягать все свои силы, чтобы удержать ее. Добравшись наконец до карниза, я приказала Авроре остаться на крыше, а сама осторожно заглянула в окно – в некоторых домах хозяева сдавали и чердак. Убедившись, что там никого нет, я с силой потянула раму к себе, но окно, видимо, было заперто изнутри. Тогда, схватившись одной рукой за крышу, я стащила с ноги башмак и что есть силы ударила им по стеклу.
С чердака мы спустились на лестницу, и сошли вниз, несколько удивив попавшихся навстречу жильцов.
Через четверть часа, держа за руку спотыкающуюся от усталости Аврору, я свернула на улицу Сен- Женевьев. Я чувствовала себя убитой, обескровленной, комок горьких слез и отчаяния подступал к горлу.
