– Синие жгут все фермы и деревни, если те нарушают декрет и не делают в лесу завалы.
– А зачем завалы?
– Чтобы шуаны не завели себе лошадей и ходили пешком. С некоторым страхом я ожидала встречи с Сент-Элуа. Перед глазами у меня всплывали самые ужасные картины разгрома… Лошадь медленно поднималась на вершину холма. И когда я взглянула вниз, в долину, предчувствие не обмануло меня.
Сент-Элуа больше не существовало. Краснокирпичный замок под золотой черепицей отныне стал фантомом и жил только в моем воображении. Мне пришлось взглянуть в глаза реальности. От замка осталась толстая стена ограды – ей было шесть веков, ее нельзя было взять одним пожаром. Раньше эта стена была белоснежная, теперь – черная, словно обожженная. Местами в ней зияли дыры и провалы, словно от взрывов. Парк тоже был выжжен, и не скоро вновь зазеленеют почерневшие стволы, называвшиеся раньше деревьями. Красный кирпич замка остался только на фундаменте, да и там спекся в черную массу. Уже не существовало чудесных изогнутых лестниц, мягких ковров, длинной галереи портретов предков, роскошной гостиной, серебряной столовой. Над пепелищем гордо возносилась единственная уцелевшая башня – та, где раньше была библиотека.
Но мой сын? Маргарита? Шарло, Аврора?
Забыв обо всем, я пустила лошадь в самый бешеный аллюр, какой только можно представить. Ветер свистел у меня в ушах. С безумной скоростью, рискуя разбиться, я спустилась с холма, оставив позади всю кавалькаду; стремглав промчалась мимо полуразрушенных древних укреплений и внезапно, натянув поводья, остановилась как вкопанная, едва не вылетев из седла. Я увидела мальчишку, со всех ног убегающего от меня. Эти черные волосы, и глаза, как васильки во ржи.
В одну секунду я оказалась на земле. Невозможно описать, как бешено билось у меня сердце. Я сначала побежала следом за мальчиком, но юбки путались у меня в ногах, и тогда, остановившись, я закричала что было силы:
– Жанно-о!
Он остановился и оглянулся. В эту минуту целый мир уместился для меня в этих глазах. Ноги сами понесли меня к сыну, я не бежала, а летела, не касаясь земли, потеряв в траве свои туфли. Жанно был совсем рядом. Я упала на колени, жадно, полубезумно обняла, помня, однако, о том, чтобы не испугать его.
– Мама, я так скучал по тебе!
Он сказал это так, словно в том, что я вернулась, для него не было ничего удивительного. А я. Весь смысл жизни, основа мироздания были для меня сейчас в этом детском дыхании, блеске глаз и волосах, в которых запутались соломинки.
– Мама, не плачь.
– Но я же не плачу, мой ангел.
Руками он вытирал слезы, струившиеся у меня по щекам.
– Это счастливые слезы, не бойся.
Я лихорадочно оглядывала Жанно, трогала, ощупывала, отмечая все произошедшие с ним изменения. Боже, какой же он худенький! А эти сдвинутые крохотные брови – он так не делал, когда я уезжала! И, кажется, он выглядит старше своих лет. Слишком серьезен.
– Ты не голоден, моя радость?
– Нет, я завтракал.
– И что же ты завтракал?
– Я ел яйцо и вареную брюкву.
– Матерь Божья! – только и смогла я произнести.
Мой Жанно ест вареную брюкву! Немудрено, что он такой худой.
– Я привезла много еды. Мы сейчас снова будем завтракать.
Я оглянулась назад. Отец и его люди ехали очень медленно, словно давали нам время наговориться.
– Те люди не тронут нас, мама?
– Нет. Это наши друзья. Дай-ка мне руку, Жанно! Да-да, вот так, и веди меня в дом.
Рука у ребенка была холодной. С болью в сердце я разглядывала Жанно – босой, пятки совсем загрубели. Что это на нем за рубашка, из парусины, что ли? А штаны едва держатся на разноцветной шлейке, да и короткие такие, что видно загорелые икры. Жанно внимательно посмотрел на меня, и я вовремя опомнилась. Нельзя, чтобы он понял, как мне грустно видеть его таким.
– Мама, тебя так долго не было. Жильда уже ставила по тебе свечку. А Маргарита ее за это страшно бранила. Они все время ссорятся, мама, и мне с ними скучно. С Авророй было веселее.
– Ну а где же она сейчас? – спросила я настороженно.
– Ее увезли какие-то черные женщины.
– Черные женщины? Но кто же это?
– Не знаю. У них были такие длинные черные платья и белые большущие чепчики. Я не хотел, чтобы Аврору забирали. Аврора тоже плакала и упиралась. Но черные женщины все равно посадили ее в повозку и увезли.
Я терялась в догадках. Жанно явно больше ничего не мог прибавить к своему объяснению. Кто мог увезти Аврору? И не были ли это монахини?
– Когда сожгли наш дом, Жанно? Скажи, если ты помнишь.
