длинноногую загорелую молодую особу, которая сидела перед ней, болтая ногой, и рассматривала ее с нежной снисходительностью.
– Не годится царевне показываться в мужской одежде.
– Но я не царевна, – ответила Хатшепсут невозмутимо. – Я царевич, и не простой. Я царевич короны. Так сказал отец. Когда-нибудь я стану фараоном, но женщина не может быть фараоном; значит, я царевич.
Тут она хихикнула, и за расцветающей женственностью Ахмес снова увидела маленькую девочку. Хатшепсут встала.
– Какая разница, буду я носить схенти или перелезу в калазирис. Я еще не хочу быть женщиной, матушка, – закончила она без обиняков, заискивающе кладя руку на полную талию Ахмес. – Как же я буду держать равновесие в колеснице на полном скаку, или натягивать лук, или бросать копье, если мне каждый раз придется для этого задирать подол?
– А, так теперь, значит, копье с луком?
– Ну да. Пен-Нехеб мной доволен, и отец разрешил.
– А что Тутмос? Он все еще учится у пен-Нехеба?
– Наверное. Хатшепсут вскинула голову:
– Он со мной больше не разговаривает. Непритворно взволнованная этим сообщением, Ахмес схватила дочь за руку, насильно усадила на кушетку и встала над ней.
– Слушай меня, Хатшепсут. Я живу на этой земле куда дольше, чем ты, и знаю, что между желанием и его исполнением лежит пропасть, эта пропасть темна и полна, точно змеями, отчаянием и разочарованием.
Хатшепсут изумленно смотрела на нее снизу вверх. Голос матери, властный, повелительный, ничем не напоминал о нежной женщине, известной своим легким характером и добродушием. Она выпрямилась, а Ахмес продолжала:
– Твой отец объявил тебя царевичем короны, и это так и есть. Будущее кажется тебе бескрайним зеленым лугом, огромным и прекрасным, как страна богов. Но пройдет не так уж много лет, и твой отец сам отправится к богу, а ты останешься одна, на милость жрецов – и Тутмоса.
Девочка моргнула и пошевелилась. Ее легкомыслие как рукой сняло, она нахмурилась:
– Тутмоса? Но он всего лишь мальчишка, слабый и глупый.
– Может быть, и так, но он царский сын и рано или поздно будет увенчан двойным венцом, как бы ни старался воспрепятствовать этому твой отец. И тебе придется выйти за него замуж, Хатшепсут. Я нисколько в этом не сомневаюсь.
– Но жрецы служат Амону, а я его воплощение здесь, на земле. Что Тутмос может поделать с этим? – Хатшепсут вздернула подбородок, и в ее глазах вспыхнули огоньки.
– В храме найдется немало таких, кому слабый и недалекий фараон только на руку, ибо он не будет мешать им обогащаться; кроме того, никто не поверит, что молодая неопытная девочка сможет править страной, нет, империей, построенной к тому же на крови и сохраняемой ценой постоянной бдительности военных.
– Но к тому времени, когда мой отец взойдет на борт божественной барки, я уже перестану быть неопытной девочкой. Я стану женщиной.
– А я думала, что ты не хочешь ею становиться, – хитро ввернула Ахмес.
Девочка только рот раскрыла. Прикинувшись подавленной, она ответила на улыбку матери.
– Думаю, что я хочу стать фараоном, – сказала она, – но женщиной становиться мне пока рано.
– Все равно, – продолжала Ахмес, вновь посерьезнев, – пора забыть о юношеских одежках и начать одеваться прилично, в соответствии с твоим новым положением.
– Не буду! – Хатшепсут снова вскочила на ноги. – Буду носить что захочу!
Ахмес тоже встала и, царственным жестом подобрав юбки, направилась к двери. Воздух в комнате даже не колыхнулся от ее шагов.
– Я вижу, что Хаемвиз уже слишком стар, чтобы учить царских детей. По крайней мере, уважению к матери он тебя не научил. Поэтому я иду к твоему бессмертному отцу. Ты испорченное и капризное дитя, Хатшепсут, пора напомнить тебе об ответственности, с которой связано твое нынешнее положение. Посмотрим.
И она выплыла из покоя, с прямой, как палка, спиной под прозрачным голубым льном.
Хатшепсут скорчила гримаску и решительно опустилась на подушки. «Ни за что!» – думала она. И хотя до вечера было еще далеко, а она устала, уснуть девушка все же не смогла.
Тутмос не настаивал, чтобы она надела платье. Когда Ахмес завела об этом речь, он бесцеремонно оборвал ее:
– Пусть ребенок носит что хочет. Еще рано навязывать ей атрибуты взрослой жизни, и я не хочу, чтобы что-нибудь портило ей удовольствие от занятий. Я все сказал.
И Ахмес, получив отпор со всех сторон, с больной головой вернулась в свои покои, но досаждать просьбами Исиде не стала. Наверное, богиня занята более важными делами, иначе она давно бы уже ответила на ее мольбы, решила женщина.
Хатшепсут, полунагая и растрепанная, продолжала бегать по дворцу и саду, становясь все более необузданной и экзотичной в своей красоте, точно ее любимый цветок голубого лотоса. В классе она вместе с Менхом, Юсер-Амоном, Хапусенебом, Тутмосом и другими набиралась ума, а на плацу усваивала совсем другие уроки: как поразить цель на всем скаку, как бить точно в сердце, как обмануть противника ложным выпадом и предугадать его следующий шаг. В испепеляющую жару Хатшепсут любила стоять под навесом и смотреть, как идут учения: пыль клубится, солдаты в кожаных доспехах в ответ на отрывистые и хриплые
