Маат в своем лице?
– Воплощающий, – тут же поправил ее он. – Наш отец был Маат, и он правил по закону, как фараон. Он сделал тебя могущественной царицей, но превратить тебя в мужчину было не в его власти.
Она подалась к нему:
– Мой отец – Амон, царь всех богов. Это он дал мне жизнь и приготовил мне трон в Египте. Он судил мне быть фараоном еще до того, как нежная Ахмес стала моей матерью. В день коронации он дал мне знак.
– Так почему же он не сделал тебя мужчиной?
– Все мои Ка мужские, все до единого! Я женщина лишь потому, что всесильный Амон возжелал иметь фараона прекраснее любого существа на земле!
– Закон этой земли тебе не изменить, – отвечал он упрямо. – Люди не поймут, как это Гор может быть женщиной. Они хотят, чтобы ими правил мужчина, приносил жертвы во их имя, вел в бой их армию. Ты можешь дать им все это?
– Конечно! Как царица я женщина, но как фараон буду править словно мужчина.
– Своими глупыми возражениями ты только запутываешь дело. Факт остается фактом: я имею право на трон Гора, и я хочу его получить. Он мой по праву рождения.
Его глаза заблестели, когда он с наслаждением запустил зубы в пирожок.
– Кроме того, Хатшепсет, если ты будешь править, то кто же наследует тебе? Какие титулы будет носить твой муж? Божественный соправитель? Великая царственная супруга женской ипостаси Гора? А если ты не возьмешь себе мужа, то Египту придется искать иноземного царевича, чтобы посадить его на свой трон. Ты этого хочешь?
Коварный намек достиг цели. Царица покачнулась в кресле, точно от удара.
Сенмут и Хапусенеб переглянулись. Это соображение ускользнуло от их внимания. Хапусенеб поджал губы и едва заметно покачал головой. Царица еще не начала отвечать, а Сенмут уже знал, что она проиграла. При ее любви к своей стране она никогда не отдаст трон Гора чужеземцу, и по ее бледному лицу он видел, как она борется с собой.
Когда она ответила Тутмосу, ее голос был холоден и мертв.
– Ты и впрямь печешься о Египте, Тутмос, или все твои помыслы только о том, как будет сиять двойной венец на твоей голове? Ибо для меня Египет – вся жизнь, служить ему – мое призвание. Слова твои верны, но их подсказало тебе себялюбивое сердце.
– Ты несправедлива! – возмутился он. – Разумеется, я люблю Египет и только из любви к нему хочу стать твоим мужем и взойти по ступеням к трону Гора.
– Неужели? – тихо прошептала она, дыша ему прямо в лицо.
Она перегнулась чуть ли не вдвое, чтобы заглянуть ему прямо в глаза.
– Неужели? Как благородно с твоей стороны, дорогой братец, как похвально.
– Между нами никогда не было согласия, – сказал он, опуская глаза. – Но, быть может, мы сумеем работать вместе ради общего дела. Наш отец состарился и мечтал, как всякий старик мечтает о будущем любимого чада, но теперь его нет. Взгляни правде в лицо, Хатшепсет. Египет нуждается во мне, наконец.
Хатшепсут выпрямилась.
– А во мне разве не нуждается? – зашипела она на него. – Где ты был, когда я день за днем вставала чуть свет и занималась делами государства? Где ты был, когда я ночи напролет лежала без сна, ибо тяготы правления заменяли мне одеяло, а твердокаменная необходимость – подушку?
Ее пальцы, сжимающие подлокотники кресла, дрожали, пока она старалась совладать с собой.
Сенмут тоже застыл в напряжении, так глубоко переживал он горечь постигшего ее разочарования и болезненную смерть мечты, которую она лелеяла вместе с отцом.
Но вот она сгорбилась в задумчивости.
– Теперь это уже не важно, – тусклым голосом сказала она. – Я хочу заключить с тобой сделку, Тутмос. Нам придется пойти на сделку, потому что каждый из нас знает про себя, что он не так силен, как думал раньше. Мы будем строить вместе, и на публике я всегда буду идти позади тебя. Я буду молиться с тобой в храме и делить с тобой ложе, чтобы у Египта был наследник. Тогда народ будет доволен, имея мужчину на троне. Но все вопросы правления ты должен предоставить мне.
У Менены вырвалось полузадушенное восклицание, но она тут же развернулась и прикрикнула на него:
– Молчи, предавший доверие бога! Или я сейчас же сорву с тебя знак твоей должности и растопчу его в пыль!
Потом она снова повернулась к Тутмосу и мягко продолжала:
– Только так мы сможем сохранить Египет. Признайся, ты ведь понятия не имеешь ни о жизни двора, ни о том, как диктовать указы, тогда как я окружена верными людьми, всегда готовыми дать мне совет. Разве я не права?
Ошеломленный, Тутмос смотрел в ее нежное, улыбающееся лицо. Он ожидал объявления войны, попытки насилия, вспышки гнева, но оказалось, он плохо знает свою сестру и глубину ее любви к стране.
– Тогда я буду фараоном? – спросил он.
– Конечно, будешь. Ни у кого из нас нет выбора в этом вопросе. Я понимаю, что рано или поздно народ и армия потребовали бы от меня брака с тобой, хочу я того или нет. Я и потом продолжала бы править, но только в роли божественной соправительницы. Так быть посему. Мы вместе пойдем в храм, и я поделюсь с тобой своей кровью, чтобы ты мог возложить двойной венец на свою голову. Но никогда не забывай,
