Охваченный тревогой и состраданием, он опустился перед ней на корточки, взял ее лицо обеими руками и нежно поцеловал.
– Обещаю, – сказал он. – Скажи Табубе, пусть выбирает себе кого угодно из наших собственных слуг. Возможно, потом, когда ты почувствуешь себя лучше, ты изменишь свое мнение, а пока, клянусь тебе, я не стану принуждать тебя ни к каким решениям, противоречащим твоей воле.
Она выпрямилась, постепенно приходя в себя.
– Благодарю тебя, царевич, – официальным тоном произнесла Нубнофрет. – Возможно, мое упорство покажется не совсем разумным, но все же я – хозяйка этого дома и не хочу терять своего положения.
«Странно, что она облекла свои мысли именно в эти слова». Через некоторое время Хаэмуас заговорил о другом, и они приятно поболтали о том о сем, пока служанка расчесывала и укладывала в косы волосы Нубнофрет. Однако Хаэмуаса неотступно преследовала неприятная мысль – скоро ему придется сообщить Табубе, что в их споре он принял сторону Нубнофрет. Через некоторое время он поднялся и, принеся свои извинения, покинул жену. Вернувшись к себе, Хаэмуас приказал подать вина. Он лежал на постели, отдавшись мрачным думам и потягивая вино, пока опьянение не взяло свое и он заснул, уронив чашу на пол.
На следующий день, когда к нему на короткое время возвратились прежние властность и решительность, Хаэмуас сообщил Табубе о своем разговоре с Нубнофрет и о том, что право решать подобные вопросы остается за Старшей женой. Табуба едва ли проявила интерес к его словам. Сначала она долго и пристально смотрела на него, поджав губы, а потом заговорила об урожае, который уже начали собирать в имении Сисенета. Хаэмуас, почувствовав облегчение, внимательно слушал. Женщинам вообще, а обитательницам больших гаремов еще в большей степени свойственны какие-то свои, не заметные постороннему глазу таинственные способы разрешения споров о первенстве и установления личного превосходства. Одни прибегают к слезам и угрюмому молчанию, другие предпочитают исподтишка направлять события в нужное русло, пускаются на обманы и вероломство, пока наконец не появляется одна, наиболее сильная из всех, способная занять ведущее положение. В царских гаремах, где сотни женщин из самых разных стран соперничали в своем стремлении завоевать внимание и расположение фараона, а также других облеченных властью мужчин, поставленных над ними, нередко бывали случаи физической расправы с соперницей, а иногда дело доходило и до убийства. Конечно же, Хаэмуас прекрасно знал об этом, однако в его доме до сей поры все было спокойно и шло своим чередом.
И вот теперь, глядя на внешне спокойную и безучастную Табубу, он думал о том, что этот их спор – бледное подобие распрей и хаоса, царивших в больших гаремах. Эта мысль принесла ему некоторое успокоение, даже в чем-то польстила. Табубу никак нельзя назвать слабой женщиной, но и Нубнофрет всегда могла постоять за себя. Их борьба будет способствовать тому, что рано или поздно в доме установится некое приемлемое для обеих равновесие, возможно даже, они со временем научатся уважать друг друга и ему самому больше не нужно будет вмешиваться. Табуба займет в этом доме подобающее ей место, а Нубнофрет поймет, к каким неприятным последствиям может привести ее желание безраздельно властвовать надо всеми, и сумеет прикусить язычок. Хаэмуас тешил себя надеждой, что эта маленькая буря миновала без заметных разрушительных последствий.
Но оказалось, назревает куда более сильная гроза. Неделю все шло хорошо. Отослав своих первых слуг, которых выбрала для нее Нубнофрет, Табуба взяла других, по собственному усмотрению. Исключительно чтобы потешить свою гордость, решил Хаэмуас, а вовсе не потому, что эти новые люди подходили ей больше прежних. Дважды она наведывалась в свой старый дом, чтобы захватить кое-какие украшения и безделушки. Несколько часов в день она проводила в беседах с живописцами и мастерами, обсуждая с ними внутреннее убранство новых покоев. И Хаэмуас оказался совершенно неподготовлен к той новости, с которой она приветствовала его в один из последних дней месяца пахона.
В ее спальню он пришел поздно: его задержало письмо, в котором сообщалось о том, что на его полях созрел богатый урожай. Ему хотелось поделиться с ней этой радостной вестью, хотелось предаться любви, и Хаэмуас думал, что застанет Табубу в постели, бодрствующей и поджидающей его. У него уже вошло в привычку навещать ее примерно в эти часы почти каждый вечер. Он входил к ней в комнату, озаренную мерцающим светом четырех ночников, благоухающую ароматом ее свежих духов, смешавшимся с запахом цветов, расставленных в комнате по указанию хозяйки. Сама Табуба полулежала на ложе, запахнувшись в легкое свободное одеяние, ее кожа в сумеречном свете блестела от притираний, а лицо было изысканно накрашено. Но этим вечером она не ждала его в постели. Она сидела на стуле у стены, сгорбившись и обхватив руками колени, волосы в беспорядке разметались по плечам. Она смотрела прямо перед собой в сгущающуюся тьму, лишь немного смягченную светом одной-единственной алебастровой лампы. Слегка разочарованный и охваченный тревогой, Хаэмуас быстрыми шагами подошел к ней.
– Табуба! – воскликнул он, беря ее холодные руки в свои. – Что случилось?
Она подняла голову и слабо ему улыбнулась. Он в волнении заметил, как она бледна, как запали у нее глаза, и впервые он увидел тонкие морщинки, прорезавшие кожу вокруг рта и у висков. Косметики на ней не было.
– Прости меня, Хаэмуас, – страдальческим голосом произнесла она. – Меня так измучила жара, и даже вода в это время года отдает чем-то тухлым. Я так и не смогла сегодня заснуть. – Она пожала плечами. – Просто я немного не в духе.
Он нежно поцеловал ее.
– Тогда мы просто посидим и побеседуем, сыграем в собак и шакалов. Что скажешь?
Отослав служанку за доской для игры, он помог Табубе добраться до постели и удобно усадил ее, подложив под спину стопку подушек. Сам он уселся перед ней на полу, скрестив ноги. Табуба молчала. Вернулась девушка-служанка, поставила между ними доску для игры и удалилась. Хаэмуасу стало казаться, будто в душе женщины идет какая-то борьба, словно Табуба сомневалась, стоит или не стоит о чем-то ему сообщать. Она вдруг резко вздыхала, бросала на него изучающие взгляды, потом снова отводила глаза. Хаэмуас встряхнул игральные фишки из слоновой кости.
– Нам нужен свет, – сказал он, но она вдруг резко дернула головой в знак протеста, и тогда он просто придвинул поближе ее прикроватную лампу.
Неверный свет мерцающей лампы отбрасывал на ее лицо темные тени, отчего оно казалось каким-то безжизненным, и Хаэмуас подумал, что теперь она выглядит на свой истинный возраст, значительно старше и какой-то утомленной, измученной жизнью. За все время их знакомства она сумела затронуть все струны его души, но сегодня она коснулась еще одной, – сам он и помыслить не мог, что она окажется подвластна этой женщине. Жалость захлестнула его с головой. Табуба не шевелилась, она даже не расставила на доске фигурки. Машинально перекатывая в пальцах одну из них, она молча сидела, низко опустив голову.
– У меня сегодня множество прекрасных известий, – произнес через некоторое время Хаэмуас. – Урожай со всех моих полей благополучно собран, и я стал чуть богаче, чем был в прошлом году. Но, Табуба, я…
Она не дала ему договорить, подняв глаза и глядя на него с вымученной улыбкой на губах.
– И у меня тоже есть для тебя новости, – с хрипотцой проговорила она. – Ты посеял иное семя, муж мой. Молю богов, чтобы урожай, который оно принесет, доставил бы тебе столь же великую радость.
Секунду он смотрел на нее, не понимая, потом счастливая догадка озарила его, и, охваченный безмерной радостью, он схватил Табубу за плечи:
– Табуба! Ты ждешь ребенка! И так скоро! Движением плеч она высвободилась из-под его рук.
– Почему же – скоро? – ответила она с усмешкой. – За последние два месяца мы так часто предавались любви, Хаэмуас. Стоит ли удивляться.
Он сидел уперев руки в колени.
– Но это же замечательно! – продолжал восторгаться он. – Я просто счастлив. А ты разве нет? Или ты боишься? Но разве тебе не известно, что я лучший лекарь во всем Египте?
И опять на ее губах заиграла эта резкая насмешливая улыбка.
– Нет, не боюсь. Нет… Дело не в этом…
Его радость стала быстро улетучиваться.
– Мне кажется, тебе следует обо всем мне рассказать, – произнес он со всей серьезностью.
Вместо ответа она соскочила с постели и, быстро пройдя мимо него, принялась ходить по комнате. Пламя в лампе встрепенулось и задрожало от порыва воздуха, на стенах заплясали тени. Хаэмуас наблюдал за ней.
