вместо этого он принялся страстно целовать ее в губы. Она не то смеялась, не то стонала – Гори не мог разобрать. Из самой глубины ее горла вырывались эти глухие, низкие звуки. Она обвила руками его шею, потом стала спускаться ниже, на пояс, потом еще ниже. Изо всех сил он пытался высвободиться из ее объятий, оттолкнуть от себя, но вместо этого его рука сжимала ее грудь, а вторая опустилась на бедро. Не разжимая объятий, они упали на постель. Он больше не мог сдерживать свою страсть к этой женщине, как не мог перестать дышать, и все же он презирал ее всей душой, как презирал и самого себя.
Крепко вцепившись пальцами ей в шею, другой рукой неистово барабаня по постели, Гори вошел в нее и очень скоро извергся. Он лежал на ней, обессиленный, его мышцы все еще были судорожно напряжены.
– А мне понравилось, – прошептала она ему на ухо. – Да, понравилось. – Вскрикнув, он отпрянул и скатился с постели на пол. – О, как хороша молодая горячая кровь! – продолжала Табуба. – Приходи согреть меня еще, царевич. Вряд ли у тебя достанет сил отказать мне, правда?
Шатаясь, он побрел к двери. Сам воздух этой комнаты давил на него, душил, так что Гори едва мог дышать. Охваченный страхом и паникой, он трясущимися пальцами нащупал задвижку, распахнул двери и бросился прочь мимо обескураженного стражника. Еще несколько шагов – и он на открытом воздухе. Из тенистой прохлады каменных стен он выскочил прямо в ослепительное царство знойного солнца; с трудом переводя дух, он остановился – и вдруг согнулся пополам.
– Царевич, тебе плохо, ты болен? – с тревогой спрашивал его стражник, бегущий за ним по пятам, но Гори не обратил на него внимания. На самом деле солнце уже палило не так нещадно. Ра склонялся к западу, и его лучи в эти полные очарования предсмертные часы заливали сад роскошным розовым светом.
Гори заставил себя двинуться с места. Медленно, но настойчиво он преодолевал расстояние, отделявшее жилище наложниц от главного дома. Потом свернул в сторону, обогнул дом сзади и вошел внутрь со стороны хозяйственных построек. В огромных кухонных помещениях плиты изрыгали клубы дыма, в воздухе висел густой аромат мяса, которое его матушка приказала приготовить к обеду. Желудок у Гори противно сжался, но он все равно вошел в кухню. Какой-то слуга расставлял на подносах, которые следовало отнести в обеденный зал, кувшины с цветами и посуду. Захваченный врасплох, он не сразу узнал царевича, но узнав, поспешно отвесил поклон. Схватив миску, Гори принялся ходить от стола к столу, прихватывая на ходу все, что попадалось, – хлеб, гранаты, связки лука-порея, финики, яблоки. Слуга смотрел на него открыв рот. Выходя, Гори кивнул ему.
Он крепко держал миску с едой всю дорогу до своих комнат. Буря стыда и негодования, охватившая его душу, мало-помалу стихала, Гори вновь обрел способность мыслить и рассуждать здраво. У входа в комнату Гори, прислонившись спиной к стене, сидел Антеф, с безразличным видом подбрасывая игральный кубик. При виде царевича он быстро вскочил на ноги и стоял, неуверенно глядя на друга. Гори жестом пригласил его войти.
– И дверь закрой, – приказал он.
Пока Антеф закрывал дверь, Гори аккуратно поставил миску с едой рядом с ложем. В эту минуту от одной только мысли о еде ему становилось нехорошо, но он полагал, что пища может понадобиться ему позже.
– Принеси сюда вон ту дощечку.
Он показал на писчие принадлежности, брошенные на полу рядом с большим столом, за которым Гори имел обыкновение работать. На один краткий миг перед мысленным взором Гори возник ясный образ приятного, любезного и не знающего печали молодого человека, каким он был когда-то, но теперь этот образ не имел никакого отношения к реальной жизни.
– Антеф, ты можешь написать под диктовку письмо?
– Конечно, могу, – ответил молодой человек, усаживаясь на пол и поудобнее устраивая дощечку на коленях. – Папирус уже прикреплен, и чернила, мне кажется, достаточно свежие. – Он потряс пером. – Кому будет адресовано твое послание?
– Моему деду Рамзесу. Перечисли все его титулы – он к этому относится со всей серьезностью. А потом пиши так: «Твой верный и послушный внук, царевич Гори, приветствует тебя. Прошу тебя, милый дедушка, разрешить одно семейное дело, что причиняет боль и страдания мне и твоей внучке царевне Шеритре. Мне стало известно, что наш отец, царевич Хаэмуас, недавно принял тайное решение лишить меня и мою сестру всего наследства, которое причитается нам по праву, и передать все права будущему ребенку своей Второй жены госпожи Табубы. У меня также имеются серьезные основания полагать, что госпожа Табуба обманула нашего отца в том, что касается ее родословной и происхождения и что она не имеет права быть женой царевича крови. Я пребываю в сильнейшем смятении, о Всемогущий, и прошу тебя расследовать это дело. Желаю твоему величеству долгой жизни, здоровья и процветания и остаюсь в твоей полной власти».
Гори сделал нетерпеливый жест, приказывая Антефу продолжать. Тот сидел, уставившись на друга в беспомощном недоумении.
– Дописывай письмо, и я поставлю печать, – сказал он. Антеф пришел в себя. Перо заскрипело по листу папируса, и вскоре он поднялся, положил на стол свиток и передал перо Гори. Царевич прижал кольцо с печаткой к капле горячего воска, заранее приготовленной Антефом. Мало-помалу равновесие и самообладание возвращались к нему.
– Это правда? – спросил Антеф. – Царевич Хаэмуас так обошелся с тобой?
– Да, – кратко бросил Гори.
– Госпожа Табуба… Ты ведь в нее влюблен, правда? – спросил Антеф в смятении.
Гори не стал просить прощения у Антефа за свое обращение с ним в течение нескольких последних месяцев. Он просто протянул ему руку. После секундного колебания Антеф ответил на рукопожатие.
– Я люблю ее, но эта женщина не достойна доброго отношения никого из членов нашей семьи, – мрачно заметил Гори. – Я все расскажу тебе во всех подробностях, Антеф, по пути в Коптос.
– В Коптос? – Антеф даже вздрогнул от неожиданности.
– Да. Прикажи слугам собрать самое необходимое. А мне непременно надо выспаться. Мы отплываем рано утром.
Антеф не мог скрыть изумления.
– А твой отец знает, что мы уезжаем?
– Нет, не знает, и я не собираюсь посвящать его в свои планы. Он все равно заявил, что больше не желает меня видеть. Сделай все, как я сказал, и встретимся завтра у причала спустя час после восхода солнца. Да, Антеф, еще вот что… – Он протянул ему свиток. – Отдай письмо глашатаю и скажи, пусть немедленно отправляется в Пи-Рамзес. Выбери кого-нибудь из домашней прислуги, а не личных посланников отца. Иди же!
Антеф пожал плечами, робко улыбнулся Гори и вышел из комнаты.
«Ну вот, начало положено, – думал Гори. Внезапно он ощутил сильнейший голод. Пододвинув к себе миску, он принялся жадно есть. – Когда я вернусь из Коптоса и привезу с собой доказательства ее обмана и вероломства, она пожалеет, что вообще родилась на свет». Откусив от лукового стебля, вместе с его острым вкусом Гори ощутил на языке сладковатый привкус мести, но одновременно с этим и еще одно, неожиданное и незваное, ощущение внезапно поразило его. Мгновенно вспомнился аромат ее кожи, соленой от пота; Гори воочию увидел перед собой ее закрытые глаза. Он застонал.
Юный царевич не вышел в общий зал к вечерней трапезе. Вместо этого он шагал взад и вперед по комнате, из зала до его слуха доносились обрывки музыки и время от времени смех Табубы. Он сидел, прижавшись лицом к оконной сетке, вдыхая вечерний воздух, который едва ли был намного прохладнее, чем воздух внутри, потом позвал слугу и сыграл с ним несколько партий в сеннет. Гори все время выигрывал.
Понемногу в доме все стихло, и наконец Гори выскользнул из комнаты и пробрался к покоям Шеритры. Он бы, конечно, предпочел скрыться от любых человеческих глаз, но в обоих концах каждого перехода во дворце дежурил часовой, миновать которого незамеченным не было никакой возможности.
Он постучал в дверь Шеритры, и Бакмут впустила его. Вскоре из спальни к нему быстрым шагом вышла и сама Шеритра, запахивая на ходу белое ночное одеяние. «С распущенными волосами и чисто вымытым лицом ей не дашь больше двенадцати», – думал Гори, целуя сестру. Глаза ее были испуганны.
– Гори! – воскликнула она. – Я знаю, что ты сильно повздорил с отцом. Что у вас произошло? Нынче
