лазуритовые браслеты, такая же диадема из лазурита украшала лоб. Лицо она не накрасила. Шеритра разговаривала с Гори, брат полулежал на траве рядом с ней.
Волосы у него были еще влажными после купания. Хаэмуас прошел к детям, сел на стул, позади которого в поклоне застыл слуга. Едва он поздоровался с сыном, как из-за колонн появилась Нубнофрет, следом за ней шел слуга с подносом, заставленным изысканными яствами. Хаэмуас взял зубчик чеснока, вымоченного в меду. Нубнофрет с привычным изяществом опустилась в кресло рядом с ним, и от его внимания не ускользнуло, какое суровое у нее лицо.
Шеритра с воодушевлением рассказывала Гори о том, как они провели день.
– А еще мы видели совершенно удивительную женщину! – говорила Шеритра. – Правда, отец? Немного надменная, но такая грациозная!
Нубнофрет бросила на мужа вопросительный, с легкой иронией взгляд, и Хаэмуас вдруг подумал, что ему вовсе не хочется говорить сейчас об этой женщине, что шла впереди, такая высокая, стройная и влекущая. У него осталась на сердце маленькая незаживающая царапина – как след от кошачьего коготка.
– Да, было в ней что-то необычное, – подтвердил он. – Нубнофрет, долго нам еще дожидаться обеда?
– Всего несколько минут, – ответила жена, не скрывая раздражения. – Ты редко проявляешь подобное нетерпение.
Быстро темнело. Еще несколько минут они разговаривали о том, что произошло за день, а огни, которые стали зажигаться в доме, уже отбрасывали бледные лучи на бархатистые цветы. Хрустальные струи фонтана слабо серели в темноте. Рыбки в пруду в дальнем конце сада выплыли на поверхность и охотились теперь на комаров, которые в превеликом множестве вились над самой водой. От этой охоты в пруду возникали крошечные водовороты. Обезьяны подобрались поближе к людям и расселись на корточках неподалеку, не отрывая глаз от подносов с едой и просительно вытянув перед собой ладошки.
Наконец Нубнофрет смягчилась. Кивнув Ибу и главному домашнему управляющему, она поднялась с места, и все прочие последовали за ней.
«Чем, интересно, занята сейчас та женщина? – Эта мысль явилась Хаэмуасу совершенно неожиданно, когда он уже поднялся по широким ступеням среди колонн и направлялся в столовую, туда, откуда доносился великолепный букет цветочных ароматов и где музыканты уже начали свою игру. – Может быть, у нее есть муж, с которым они прогуливаются теперь по саду, наслаждаясь вечерней прохладой? А может быть, она живет в родительском доме, она – такая недотрога, презирающая мужчин, и сидит сейчас одна- одинешенька в своих покоях, пока ее родители стараются развлечь очередного воздыхателя, которому так и не суждено будет никогда приблизиться к ней? Нет, – его мысли текли своим чередом, пока Хаэмуас устраивался среди подушек, – она не юная девушка. У нее было много женихов, но никто ей не нужен. Она – из простых людей, но понимает, что достойна лучшей участи, и поэтому ждет своего принца».
Рядом с ним уселась Нубнофрет, и вскоре Хаэмуас вновь убедился, какой острый у жены язычок.
– Я уже привыкла, что ты оставляешь меня в одиночестве при всякой удобной возможности – если тебе вдруг стало скучно или же если государственные соображения позволяют не устраивать грандиозных приемов, – шипела она. – Но я все равно не позволю, чтобы в этом доме ты подрывал мой авторитет в глазах Шеритры или поощрял ее увиливания от исполнения своих обязанностей! Я не позволю, чтобы ты внушал ей, будто бы можно потакать всем своим прихотям!
Глядя ей в глаза, Хаэмуас хотел объяснить, что таким образом он всего-навсего собирался загладить свою вину перед Шеритрой за то, что накануне вечером не выполнил данного ей слова, но он не смог заставить себя пуститься в эти объяснения. Во всяком случае сейчас.
– Прошу прощения, Нубнофрет, – тихо произнес он, – ты совершенно права, и я не буду с тобой спорить.
Она откинулась на подушках, выражение ее лица смягчилось – жена готова была услышать от него массу ярых возражений и оправданий. Он нежно поцеловал ее в щеку, а она вдруг взяла его лицо обеими руками и прижала свои полные губы к его рту.
– Ты доводишь меня до полного отчаяния, – хрипло произнесла она, – но я все равно люблю тебя. – Ее губы пахли сладким медовым вином, язык играл у него во рту.
Несмотря на свое решение посвятить весь вечер семье, Хаэмуас, как будто занятый легкой беседой с родственниками, вновь обратился мыслями к таинственной незнакомке. Он видел, как при ходьбе у нее напрягаются икры, как поднимаются и опускаются ступни. Он ясно видел ее белое облегающее одеяние, туго натянувшееся на бедрах. «Но это же смешно, – убеждал он себя. – В Египте полно прекрасных женщин из многих стран. И я вижу их на каждом шагу – едва только выйду из дома, ступлю внутрь храма, когда работаю во дворце Пи-Рамзес. Что особенного именно в этой?» Ответа он не находил и наконец, подчиняясь воспитанной с годами самодисциплине, запретил себе думать о незнакомке. Слуга наполнил его чашу в четвертый раз, и Хаэмуас заметил, что Нубнофрет этим вечером особенно нежна с ним. Он старался изо всех сил поддерживать легкую беседу с детьми, но вино все же оказалось лучше беседы, оно было такое прохладное, душистое, что Хаэмуас оставил попытки разговоров, замолчал и отдался приятным ощущениям.
Потом, быстро и незаметно соскальзывая в сон, Хаэмуас успел подумать, что, пожалуй, выпил больше, чем следовало бы. Никто не отказывал себе в подобном удовольствии, но Хаэмуас понимал, что сейчас, когда ему исполнилось тридцать семь, он уже немолод, и по утрам после обильных возлияний накануне чувствует себя плохо. «У Нубнофрет тоже завтра будет болеть голова, – думал он, слегка раздосадованный на самого себя, тогда как глаза у него слипались, а он спросонья натягивал простыни до самого подбородка. – Я пил оттого, что меня мучило чувство вины, она же – стараясь заглушить раздражение. А пить надо только от радости». После этого мысли у него начали путаться.
Ему снился сон, и в этом сне он сидел на траве среди фруктового сада где-то в Дельте, под безжалостными лучами полуденного солнца, но жары он не чувствовал, наоборот, ему было очень и приятно. «Как славно, – думал он во сне, поднимая к солнцу лицо и закрывая глаза. – Такой сон – предзнаменование чего-то очень хорошего». Деревья вокруг клонились под тяжестью спелых плодов, и время от времени до его слуха доносился глухой удар – это яблоко отрывалось от ветки и падало на землю. Долгое время он так и сидел, наслаждаясь покоем и теплом и не задавая себе вопроса – ведь это всего лишь сон, – почему это так сильно пахнут цветущие деревья, ведь уже стоит время сбора урожая.
Хаэмуас чувствовал, как под одеждой разбухает, напрягается и растет его пенис. «Вот еще одно доброе предзнаменование», – подумал он во сне. Хаэмуасу показалось, что он открыл глаза. «Владения мои приумножатся». Ему почудилось, что в ярком солнечном свете, там, где неподвижно стояли подернутые тонкой пеленой деревья, он заметил какое-то неуловимое движение. Белое полотно одежды, как будто бы загорелая нога, опущенная вниз ступня, потом – рука, обвивающая древесный ствол, длинные изящные пальцы трепетно и нежно пробежали по коре. «Я тверд, как дерево, я полон сока жизни. Полон сока…» От пережитого наслаждения, от полноты эрекции у него закружилась голова, не отрывая глаз он смотрел на эти пальцы, нежно и страстно ласкающие дерево… Он проснулся. Хаэмуас лежал, подтянув колени к груди и обеими руками сжимая свой пенис. Он весь покрылся потом. Простыни были свалены в кучу на полу.
Хаэмуас поднялся. Он двигался неуверенно, как пьяный, голова неприятно кружилась. «Какое ужасное вино», – подумал он, схватив подвернувшуюся под руку одежду и обернув ее вокруг пояса. Ощупью выбирая дорогу, он добрался до двери и ступил в коридор. Он не имел понятия о том, сколько сейчас времени, но явно час уже поздний. Дом стоял, погруженный в тишину. Чуть пошатываясь, Хаэмуас дошел до покоев Нубнофрет и переступил через храпящих у входа стражников. На подстилке прямо у дверей крепко спала Вернуро, разбросав во сне руки. Хаэмуас обошел вокруг девушки и направился прямо в спальню к жене.
Она тоже спала, тихо дыша во сне. Ночная сорочка распахнулась до пояса, простыни сбились до самых колен. «Эта женщина – не Нубнофрет, – неясно думал Хаэмуас, склоняясь над женой. – Не моя изысканная жена. Это – Нубнофрет, опьяненная вином». От таких мыслей охватившее Хаэмуаса чувственное желание еще усилилось. Он неуклюже устроился на постели рядом с женой, отдернул тонкие покрывала и приник губами к ее соску. Сосок мгновенно стал твердым, Нубнофрет застонала, стала кожей тереться о его лицо. Хаэмуас чувствовал, как ноги у нее раздвинулись, бедра напряглись.
– Это ты, Хаэмуас? – прошептала она.
