устал и не вижу ничего предосудительного в том, чтобы отправиться сегодня навестить дочь. Хочу провести час в приятной беседе с ней и ее хозяйкой.
Обычно, услышав его упреки, Нубнофрет шла на попятную. Ее любовь к порядку во всем время от времени подстрекала Нубнофрет посягнуть и на его сферу жизни, но обычно бывало достаточно мягкого укора, чтобы жена опомнилась, рассмеялась над собой и попросила ее простить. Однако на этот раз она не собиралась сдаваться.
– И дело не в одном только сегодняшнем дне, – настаивала она. – Уже многие недели ты пренебрегаешь своими прямыми и первейшими обязанностями. И я удивляюсь, как это ты до сих пор не получил ни одного язвительного письма от Рамзеса, вопрошающего, когда же ты соблаговолишь заняться делами многострадального Египта.
Она взирала на него с выражением одновременно озадаченным и уязвленным, и Хаэмуасу впервые подумалось, что, может быть, жена видит гораздо больше, чем он привык полагать. «Надо бы поговорить с ней в ближайшее время, но не сегодня, нет, не сегодня!» Хаэмуас поспешил успокоить жену, а слуги в полном молчании ждали, когда господа закончат свои дела.
– Истинная правда, в последнее время я не уделял своим обязанностям того внимания, которое они заслуживают, – признался он, – но, Нубнофрет, пойми, дело в том, что мне нужен отдых.
– Тогда давай на пару недель уедем на север. Такая перемена пойдет тебе на пользу.
Хаэмуас засмеялся резким смехом.
– Терпеть не могу Пи-Рамзес, – категорично заявил он. – И тебе это отлично известно.
Она подошла к нему совсем близко, аккуратно ступая между разбросанной по всей комнате одеждой.
– Муж мой, тебя гложет какая-то тоска, – произнесла она тихим голосом, глядя ему прямо в глаза. – И не надо обижать меня, пытаясь отрицать очевидное. Прошу, расскажи мне все. Я хочу лишь помочь тебе и поддержать.
Хаэмуаса охватило глупое желание расплакаться. Ему хотелось прямо сейчас, здесь, опуститься на постель и выплакать у нее на груди все свои беды, пожаловаться ей, словно любимой матери, способной все понять. Однако Хаэмуас усмотрел в этом порыве его истинную суть – а именно желание вновь сделаться ребенком, снять тем самым с себя всю ответственность. Кроме того, в комнате слуги, а перед Нубнофрет и так стоит непростая задача, о существовании которой она и сама еще не подозревает.
– Ты права, – сказал он наконец, – и я расскажу тебе, что меня гложет, только не теперь. Желаю тебе хорошо провести день, Нубнофрет.
Она пожала плечами, отвела взгляд и вернулась к своим занятиям. Но когда он уже стоял в дверях, она обернулась и крикнула ему вдогонку:
– Нигде не могу найти Пенбу. Хаэмуас, пришли его ко мне. Мне необходимо в точности измерить, сколько полотна я заказала, чтобы подсчитать все расходы.
С такой простой задачей без труда справился бы и ее писец, и оба это прекрасно знали. «И теперь она либо утверждает таким образом собственную власть, либо дает мне понять: ей известно, что Пенбу по моему поручению отослан из дома». Так размышлял Хаэмуас, шагая по коридору и машинально отвечая на приветствия караульных. «Может ли быть, чтобы Нубнофрет, моя беспечальная, спокойная Нубнофрет начала терять самообладание?» Он словно воочию увидел дикую сцену скандала с женой, и Хаэмуаса охватило мрачное предчувствие. С тяжелым сердцем отдавал он команду капитану вывести лодку к причалу.
Жаркий солнечный день, предчувствие приятной встречи вскоре сделали свое дело, и к Хаэмуасу вернулось доброе расположение духа. Он сошел на берег, дождался, пока развернут его опахало, и направился к дому Табубы, охваченный глубочайшей радостью. Среди высоких пальм слышался щебет разноцветных пташек, ноги приятно утопали в мягком песке. Ему на память пришли события, развернувшиеся на этом же месте, когда он был здесь в последний раз, – таинственная, словно волшебная ночь, его встреча с Табубой, – и ему захотелось петь. У последнего поворота дорожки, когда его взору уже открылся знакомый угол этого так горячо теперь любимого дома, он увидел Шеритру. Девушка стояла в тени, отбрасываемой стеной дома, держа в руках огромную охапку белых лилий, по их стеблям на ее блестящее платье стекали струи воды. Узнав отца, она сделала шаг вперед, но потом замерла. Ее лицо было серьезно и торжественно. «Странно, – подумал Хаэмуас. – Обычно мне навстречу она бежит бегом». Но он сразу вспомнил, что дочь давно перестала радостно бросаться ему на шею. Он подошел к Шеритре и с улыбкой обнял ее. Мокрые цветы холодили кожу. Сопровождавшие его слуги поклонились царевне и отошли в тень деревьев. Девушка отступила на шаг.
– Отец, как я счастлива тебя видеть! – сказала она, и в ее голосе прозвучала неподдельная радость. Правда, взглянув в глаза дочери, Хаэмуас не мог не заметить непривычного, напряженного выражения. – Как дела дома?
– Все по-прежнему, – ответил он. – У Гори я снял швы, а твоя матушка занята сегодня тем, что перебирает свои наряды, а то она непременно приехала бы со мной.
– Гм-м, – только и сказала Шеритра. – Заходи в дом. Табуба сейчас занята на кухне, обучает кухарку какому-то новому блюду, а Сисенет, как обычно, заперся у себя в комнате. Хармин пошел в пустыню поупражняться в метании копья. – Соединив руки, они вместе вошли в дом. – У меня такое чувство, словно мы не виделись очень давно, – продолжала девушка, и Хаэмуас сильнее сжал ее тонкую руку.
– И у меня тоже такое чувство, – признался он.
«Не ладится у нас разговор, – думал он в отчаянии. – За эти три дня мы как будто еще сильнее отдалились друг от друга». Стоя в дверях дома, ему кланялась Бакмут, ее платье из грубого полотна развевалось на сквозняке, и Хаэмуас с удовлетворением отметил, что у дальней стены, где проходил коридор, уже стоял на страже один из его воинов.
– Присядь, если хочешь, – пригласила отца Шеритра и, хлопнув в ладоши, отдала краткое распоряжение неизвестно откуда появившемуся чернокожему слуге: – Принеси вина и хлеба с маслом. Скажи госпоже, что приехал царевич Хаэмуас.
– Тебе здесь нравится? – осторожно начал Хаэмуас. Она улыбнулась, но улыбка показалась ему не совсем искренней.
– Я пока только привыкаю к этому дому, – ответила девушка. – Он такой тихий, у нас за эти дни не было никаких гостей, а за обедом почти не играет музыка. Но здесь я чувствую себя свободнее. И только при виде Сисенета я слегка смущаюсь, но это потому лишь, что его я вижу реже, чем остальных. – Она вспыхнула, и Хаэмуас с облегчением узнал свою прежнюю Шеритру и в этом румянце, и в том, как беспокойно зашевелились руки девушки. – Днем, после сна, я провожу много времени с Хармином. Табуба удаляется к себе, а мы с Хармином, Бакмут и одним из воинов гуляем в саду или в пальмовой роще. Я два раза каталась на плоту по реке, но из хозяев никто не захотел составить мне компанию. По вечерам мы все вместе сидим и беседуем или Сисенет читает нам вслух.
– А что ты делаешь по утрам? – спросил Хаэмуас, когда служанка поставила перед ним густое красное вино, а на серебряном подносе подала хлеб с маслом, чеснок и мед. Служанка все время молчала, и в ее молчании было что-то жуткое, противоестественное. Слух Хаэмуаса не различал даже шороха накрахмаленного полотна.
– По утрам я провожу время в обществе Табубы, и мы болтаем о пустяках, о всяких женских глупостях. – Шеритра рассмеялась. – Ты можешь себе такое представить? Чтобы я болтала о такой ерунде?
«Она говорит слишком быстро, – думал Хаэмуас, поднося ко рту чашу с вином. – Какая-то преграда стоит между нами, ее волнение или тревога, пока не могу понять, что именно, а она не хочет открыть мне своих истинных чувств».
– Я уверен, такие разговоры не причинят тебе вреда, – ответил он. – Некоторая доля легкомыслия, дорогая, бывает только на пользу, особенно тебе. Ты всегда была излишне серьезной.
– Кто бы говорил! – воскликнула она со смехом. В этот момент появилась Табуба.
Хаэмуас, член правящей фамилии, не должен был вставать при ее появлении, но он все же поднялся, протягивая руку Табубе и наклоняясь, чтобы поцеловать ее в щеку. В ту же секунду он понял, что это движение наверняка покажется Шеритре излишне интимным. Он поспешно сел на место. Табуба, дыша прохладой, с привычным изяществом опустилась на большую подушку напротив Хаэмуаса. На ней было белое платье из полупрозрачной сверкающей ткани, украшенное серебряными кистями.
