позировала скульптору, который лепил с нее одну скульптуру за другой? В то время как сплетня распространялась все шире, царица, казалось, проявляла на людях еще большую любовь к своему супругу, приникая к нему в двойных носилках, лаская его во время пиршеств, но ни от кого не ускользнуло, что с ними вместе теперь всюду появлялась императрица – маленькая, державшаяся очень прямо, надменная женщина, всегда роскошно и официально одетая, всегда со сверкающим диском, рогатой короной с двойным пером, подобающими ее священному сану. Были такие, кто, глядя в бесстрастное лицо с проницательными голубыми глазами, полными губами и глубоко прорезанными складками недовольства, благоговейно кланялись, втайне задумываясь над совпадением: слухи поползли одновременно с приездом императрицы. Но для большинства Тейе была тенью старых времен, напоминанием о том стиле правления, который исчез так внезапно, что они и не заметили. Чем ближе были роды Нефертити, тем больше грядущее событие становилось источником развлечения: все гадали, кто отец ее будущего ребенка, и когда царица наконец возлегла на ложе, лихорадочное напряжение толпы достигло пика. Хайя рассказывал Тейе, что, хотя он сам не видел этого, ему стало известно, что придворные заключали пари, будет ли это еще одна девочка, и, значит, скорее всего, она дочь фараона, или это будет мальчик. Такая возможность не приходила в голову Тейе. Теперь она оказалась в ловушке собственной лжи и инсинуаций. Она не хотела смириться с возможностью того, что Нефертити носит сына. Было необходимо убедить Эхнатона объявить Сменхару своим наследником, ибо она была уверена, что, если Нефертити произведет на свет мальчика, ее собственный сын от Осириса Аменхотепа может лишиться права наследовать трон. Какая была бы насмешка, – мрачно размышляла она бессонными ночами – если бы в конце концов двойную корону получил сын простого скульптора. Но я не верю, что Нефертити зашла дальше романтических мечтаний о своем каменотесе. И можно ли корить ее за это? Тело моего бедного сына становится все менее и менее привлекательным.
Но, опровергая слухи, Нефертити разрешилась от бремени еще одной девочкой, шестой по счету, и те придворные, которые заносились в своих фантазиях слишком далеко, лишились немалой доли золота. Фараон был трогательно счастлив, как и после рождения Мериатон, и назвал ребенка Сотпе-эн-Ра – Избранная Ра. Слухи быстро утихли, но Тейе, пристально наблюдая за фараоном, была уверена, что они сделали свое дело. Она не знала, что произошло между царственной парой в уединении опочивальни Эхнатона, но Нефертити не один раз появлялась на людях с красными, опухшими глазами, тогда как ее супруг стоял отдельно от нее, обнимая хрупкую, уродливо раздувшуюся Мекетатон.
Азиру еще оставался при дворе, тихо проживая в посольских покоях дворца и настороженно следя за мельчайшими сдвигами равновесия власти. Миссия Хеттского царства вернулась в Богаз-Кёй ни с чем: фараон не предпринял ни одной попытки договориться с Суппилулиумасом – царевичем, который сделался теперь таким же могущественным, как сам фараон. Тейе едва не поддалась искушению отправить ему письмо с предостережениями, но решила, что, если она, в конечном счете, не сумеет добиться своего при дворе, такой ход послужит только дальнейшему разрушению давно пошатнувшегося престижа Египта среди азиатов.
Новый год начался с недели хвалебных песнопений Атону. Песни, написанные Эхнатоном, постоянно распевались по всему городу, а царская семья четырежды в день отправляла ритуалы в храме. Фараон постился и молился. Тейе, часами выстаивая в святилище, беззащитная, как и все, перед немилосердным, слепящим жаром солнца, думала о Ра в облике сфинкса, вечно бодрствующего и настороженного бога, чья доброта могла в любое время обернуться кровавой мстительностью. Тебе следует остерегаться, сын мой, – думала она, когда смотрела, как он поднимает лицо к солнцу, закрывая глаза. – Ра – Зримый Диск – действительно бог добра и красоты, но теперь, в такой день, как сегодня, разве можешь ты не замечать, что он может явиться в облике разрушителя? Я знаю, что солнце, как и Хатхор, в своих иных воплощениях способно убивать. Было бы мудро не навлекать на себя его ревность, возвеличивая одну его ипостась как Атона за счет других его воплощений.
В конце первого месяца нового года, месяца тота, Мекетатон уложили на ложе. Ранним душным утром Хайя разбудил Тейе, зажег лампу и принес холодной воды, пока она пыталась проснуться.
– Фараон прислал сообщение императрице, он приглашает тебя на роды, если пожелаешь, – объяснял он, пока Пиха промокала прохладной салфеткой ее лицо и причесывала гребнем волосы. – Они с царицей уже там.
– Далеко до рассвета? – Тейе стояла, пока Пиха надевала на нее тонкий халат, потом села, давая ей надеть на свои ноги сандалии.
– Не больше двух часов.
– Где Тадухеппа? Она с царевной?
– Нет. Фараон не пустит ее туда. Он позволяет присутствовать только особам истинно царской крови и независимым свидетелям родов.
Тейе поджала губы.
– А кто же тогда митаннийская царевна, как не особа истинно царской крови? Прикажи привести ее из гарема, Хайя. Я желаю, чтобы ей позволили присутствовать. Если мой эскорт здесь, я готова идти.
Ее проводили не в гарем, в покои Мекетатон, а через калитку на территорию дворца. Стояла густая и душная тьма. Тейе обрадовалась бы дыханию даже самого горячего ветра, но деревья стояли недвижно, сгустки черноты на фоне чернильно-синего неба, на котором виднелись несколько бледных звезд. Плиты под ногами были теплыми, трава ломкой. Во дворце, куда воздух поступал из ветроловушек, было хоть немного свежее, а высокие потолки создавали иллюзию прохлады. В сопровождении эскорта Тейе дошла до самых покоев фараона. Дверь в опочивальню была приоткрыта, и легкий дым благовоний струился в коридор. Тейе отпустила стражу и вошла.
Мекетатон лежала, обложенная подушками, рядом с ней на ложе Тейе увидела доску для игры в сенет. С одной стороны у ложа сидел Эхнатон, на нем были только гофрированная юбка и белый шарф. Нефертити сидела рядом в кресле, держа в одной руке игральный конус. Тут же, у ночного столика, суетилась повитуха. Тейе поклонилась и подошла ближе. Девочка подняла к ней бледное, испуганное личико и попыталась улыбнуться, но в ее миндалевидных глазах читались смятение и страх. Тейе взяла холодную руку внучки и поцеловала ее.
– Я смотрю, ты приятно проводишь время, – сказала она, быстро взглянув на открытый жертвенник Атона, из которого над ложем струился удушающий дым. – Если ты выиграешь в сенет у матушки, я подарю тебе пару золотых сережек. Как тебе нравится мое предложение?
Окно было плотно занавешено, и в комнате было очень душно. Тейе поискала глазами амулеты, но не увидела их. Было бы лучше, – подумала она, – отвлечь девочку игрой в собаку и шакала. Сенет – магическая игра, зловещая своими предзнаменованиями, магическими формулами и проклятиями. Надеюсь, у Нефертити хватит здравого смысла позволить Мекетатон выиграть. Она поклонилась фараону.
– Сын мой, я желаю поговорить с тобой наедине. Выйдем за дверь.
Эхнатон согласно кивнул, широко улыбнулся дочери и направился в коридор, Тейе последовала за
