«рассуждения» (т. е. реально оборачивается педантически-лингвистическим анализом терминов, из коих были сплетены цепочки этого предшествующего «рассуждения»), и не успокаивается до тех пор, пока не обнаружит там «ошибку», «смешение разных смыслов слов», употребление термина «в разных отношениях» и т. д. — «неточность», которая и привела, де, к «противоречию»…
Тем самым противоречие становится неодолимой преградой на пути такого мышления вперед, по пути дальнейшего развития определений понятия, на пути дальнейшего теоретического исследования «сути дела». Двигаться по этому пути вперед она безусловно запрещает до тех пор, пока «ошибка» не будет обнаружена в ходе предшествующего появлению противоречия движения «рассуждения».
Отсюда-то и получается, что в конце концов такое мышление (и такая «логика») вынуждена спасаться от противоречий бегством все дальше и дальше «назад», в низшие формы своего собственного развития: «мышление, потеряв надежду своими собственными силами разрешить противоречие, в которое оно само себя поставило, возвращается к тем разрешениям и успокоениям, которые дух получил в других своих формах…»[25].
Это абсолютно неизбежно, поскольку противоречие получилось на самом-то деле вовсе не в результате «ошибки», и никакой ошибки в предшествующем «рассуждении» обнаружить ему в конце концов, после долгих попыток, так и не удаётся (все было «правильно»), — приходится отступать еще дальше «назад», спасаясь в «непротиворечивый покой» предшествующих «сознательному рассуждению» форм мышления — в область низших (по сравнению с логическим мышлением) форм сознания — в область «созерцания», в область «интуиции», в сферу «представления», в те области духа, где «противоречия» действительно нет, но только по той причине, что оно еще не выявлено и не выражено в предельно строгом «языке науки»…
(Разумеется, Гегель никогда не думал отрицать известной пользы проверки предшествующего появлению противоречия хода «рассуждения» с целью выяснить — не было ли в нем допущено формальной неточности или терминологической погрешности. Часто бывает и так, и «противоречие» оказывается чисто-словесным — мнимым. Беда формальной логики не в том, что она вообще имеет в виду такие противоречия и рекомендует соответствующий путь избавления от них. Беда ее в том, что она только такие противоречия и знает, считая, что других не бывает. Поэтому чисто-формальная логика исключает гегелевскую, в то время как гегелевская включает ее на правах относительной истины, лишь ограничивая пределы истинности ее соображений, и лишая ее тем самым того абсолютного значения, которое та сама себе — своим правилам — придает…)
Диалектика, сознательно используемая как метод развития определений понятия, и есть Логика, включающая в себя как процесс выявления (ясного осознания и строгого выражения в языке науки) логических противоречий (бессознательно и помимо своей воли продуцируемых «рассудком» — т. е. мышлением в согласии с правилами формальной логики), так и процесс их конкретного разрешения путем логического же развития определений понятия, т. е. в составе более конкретного и глубокого понимания того самого предмета, в выражении коего обнаружилось «противоречие», на пути более высокого развития науки, техники и «нравственности» (под коей Гегель понимает всю совокупность общественных отношений человека к человеку), то есть всей той действительности, которую он именует «объективным духом». Это движение, в котором должно активно участвовать «субъективное мышление», и оказывается в его «Науке логике» единственно-рациональным путем разрешения возникающих внутри него (внутри «сознательного рассуждения») логических противоречий.
Этой своей особенностью гегелевская Логика и оказывается на голову выше любой другой логической концепции, а ее изучение — поучительным и по сей день.
