Леонид Утесов

утверждает, что это он ее позвал. Но в это мало кто верит…»

Я не стану опровергать слова Сафошкина, но и расписаться под ними не решился бы. Я часто виделся с Антониной Сергеевной во время ее работы над книгой «Воспоминания об Утёсове», и мне казалось, что она искренне относится к его памяти… Расхожему мнению о том, что Ревельс преуспела в разбазаривании ценностей из утёсовской квартиры, верить не хочется. Когда я бывал у неё, все картины в комнате Утёсова, включая великолепный портрет Шаляпина, были на месте. Но отрицать того, что Эдит Леонидовна находилась со своей мачехой в достаточно напряженных отношениях, я не могу. Тем более что это, кроме Сафошкина, утверждают и другие люди, хорошо знавшие семью Утёсова.

«В самый разгар противоборства, — продолжает Сафошкин, — Эдит не выдержала, и оказалась в больнице… С помощью утёсовского авторитета она (Антонина Ревельс. — М. Г.) прописалась в квартире и, втайне от всех, оформила брак с Леонидом Осиповичем, который, по свидетельству его постоянного врача, был уже совсем плох и практически утерял всяческий интерес к жизни». Лечащий врач и друг семьи Утёсовых Евгения Адольфовна Физдель говорила мне то же самое. Добавлю, что о новом браке Утёсова не знал почти никто из его друзей. Не узнала о нем и Эдит.

Она умерла 21 января 1982 года. Леонид Осипович был так расстроен, что при всем своем влиянии не сумел настоять, чтобы ее похоронили рядом с матерью на Востряковском кладбище. Эдит Леонидовну похоронили совсем в другой части кладбища, рядом с могилой мужа. Ее супруг Альберт Александрович Гендельштейн, выдающийся кинодокументалист (в 1945-м он первым снял горящий рейхстаг), умер годом раньше; до этого он много лет страдал болезнью Паркинсона. Разумеется, смерть Альберта, настоящего друга Диты, усугубила ее и без того тяжелое состояние. Леонид Осипович относился к зятю с глубоким уважением, чему осталось немало свидетельств в его архиве. Процитируем хотя бы стихотворение «Бритва», посвященное Альберту Гендельштейну и написанное в день его рождения в 1957 году:

Прими, мой зять, подарок сей.
Срезает волосы лихие,
В сценарии места плохие…
И если лишние есть — сбрей.

И если кто-нибудь тебя и раздражает,
Тебе хамит с утра и до зари,
Пускай тебя все это не пугает:
Побрей его, на бритое на… плюй!

За несколько лет до смерти, 18 мая 1979 года, Эдит написала, быть может, лучшее свое стихотворение:

Я слишком поздно к этому пришла.
Почти что стоя на краю могилы,
Я поняла вдруг, что, хоть с малой силой,
Поэзия в душе моей жила.

И вдохновение пришло ко мне.
Пускай стихи несовершенны, глупы,
Я их люблю. Их повторяют губы,
Они ко мне являются во сне.

Я их люблю, как любит мать дитя,
Пускай оно уродливо, больное,
Ей дорого оно. Хоть сердце ноет,
Оно скрывает боль. Как бы шутя,

Его старается украсить, подлечить,
Оно заботится о нем и днем и ночью,
Вот так и я. Лечу больные строчки,
Пока стихотворение звучит.

Я знаю, что меня поглотит мгла,
Что очень скоро я расстанусь с вами
И не успею высказать стихами,
Мне сердце жгущими, горящими словами
Все то, что я бы высказать могла.

Сохранилось еще одно стихотворение Эдит, посвященное памяти Елены Осиповны. Небезынтересна история его создания. Старым москвичам до сих пор памятна трагическая история, имевшая место в середине семидесятых годов. На Чистых прудах был убит хулиганами любимец горожан — добрый, привязанный к людям лебедь Борька. В трудную минуту, когда к ней, как это часто бывало, вернулась тоска о матери, Эдит написала такие стихи:

Воспоминанье горькое мне память обожгло.
Про лебедя про Борьку и про людское зло.
Он с лебединой стаей на Чистых жил прудах,
И москвичи усталые часто шли туда…

Доверчивый, красивый, тактичный, не нахал.
Поев, вместо «спасибо» он крыльями махал.
И все его любили, и он любил людей,
И ласку в изобилии дарил им каждый день.

А вот последняя строфа стихотворения Эдит Утёсовой «Лебединая песня»:

К ним вышел он послушно на влажную траву.
И крыльями радушно приветствовал братву.
Но так нелепо, дико настигла Борьку смерть,
Что песни лебединой он не успел пропеть.