85
Два часа спустя мы уже были в том самом магазине мужской одежды, в который я зашел в свою первую неделю в Бирмингеме. Диджей с бородкой по-прежнему крутил свои диски в углу, и похожий на червяка продавец с гримасой на лице по-прежнему гримасничал, а я по-прежнему пытался сохранить верность черному и темно-синему цветам. Джинни, однако, вовсе не разделяла моих взглядов.
— Так ты хочешь мне сказать, — начала она, перебирая майки на вешалке, — что вся одежда, купленная тобой начиная с двадцати шести лет, была черного или темно-синего цвета?
— Абсолютно вся, — гордо сказал я.
— И носки?
— Да.
— И трусы?
— Всегда.
— И рубашки?
— У меня есть несколько белых рубашек, но я надеваю их только на встречи с крупными клиентами, а обычно я ношу…
— …темно-синие или черные.
По лицу Джинни можно было понять, что она не верит своим ушам. От вешалки с майками мы перешли к вешалке с «повседневными» брюками.
— Как тебе эти? — сказала она, показывая мне пару зеленых штанов милитари.
— Нет, они же зеленые.
Потом она перевела взгляд на бархатные брюки пурпурного цвета.
— А эти?
— Пурпурные? Ты что, шутишь?
Джинни все еще не могла поверить тому, что я ей рассказал. Она подошла к вешалке с костюмами и выбрала один — светло-серый, с тремя пуговицами.
— Давай, Мэтт. Этот не должен оскорбить твоих чувств. В нем ты бы выглядел просто обворожительно.
— Светло-серый? Я бы провел остаток своей жизни в походах в химчистку. Ни за что.
— Но ты ведь понимаешь, что это у тебя «пунктик», да?
— Я уже говорил тебе, что ничего не могу с собой поделать. Я знаю точно, что мне нравится. Если индийская кухня, то это куриная тикка масала. Если музыка, то это женский рок. Если одежда, то темно- синего или черного цвета. — Я повернулся к Джинни и заглянул ей в глаза. — А если женщины, то это ты.
Она засмеялась и поцеловала меня, несмотря на то что в магазине было довольно много народу.
— Поосторожнее, — сказал я.
— Плевать на осторожность. Это еще не все. Я уже давно не имела возможности прилюдно выказать свои чувства, так что извини меня за то, что я сейчас хочу получить от этого максимум кайфа. — И она снова поцеловала меня, а потом пристально посмотрела мне в глаза. — Почему мне это так нравится?
— Потому что ты пребывала в заблуждении, а я указал тебе дорогу, — сказал я, вдруг наполнившись уверенностью в себе. Мне нравилось быть здесь, на людях, с этой красивой женщиной. Мне нравилось, что любой мужчина в этом магазине, как бы понтово он ни был одет, понимал, что Джинни — моя девушка. — Ты знаешь, чего хочешь, и это тебя пугает, потому что ты привыкла думать, что жизнь — это какое-то рискованное предприятие, и надо все время делать одни и те же ошибки и никогда на них не учиться. Тебе это нравится. А мне нравится точно знать, что получится из того или этого, и быть уверенным, что когда оно у меня будет, то всегда будет приносить мне тот же самый кайф, что и в самом начале, если, конечно, прилагать для этого некоторые усилия. А иногда — чем дальше, тем лучше. Я не любитель нового. Новое нервирует меня. Я люблю все старое — опробованное и проверенное.
— М-м, — Джинни усмехнулась. — Получается, что я и есть это «старое» и «проверенное»? — Она засмеялась. — Очень привлекательно.
— Я и не ожидал, что ты поймешь, потому что я — это я, а ты — это ты. Но что касается того, что я люблю в жизни, мне это никогда не надоедает. Никогда. Потому что всякий раз, когда я вижу что-то из того, что я люблю, или как-то еще с этим сталкиваюсь, я ощущаю в этом что-то новое, какие-то детали, на которые раньше не обращал внимания и которые только прибавляют кайфа.
Джинни захохотала так громко, что несколько ребят лет двадцати посмотрели на нее. Один из них держал в руках ярко-оранжевую майку, и Джинни, показав на нее, шепнула: «Извращение моды» — и продолжала хохотать, как будто была пьяна или что-то в этом роде. Я уже начинал почувствовать себя очень неловко.
— Что с тобой?
— Я радуюсь. Не могу поверить, что я это говорю, но вся эта твоя теория насчет темно-синего и черного — думаю, ты меня убедил.
— Ты с ней согласна?
— Ну, не полностью, но кое в чем ты меня убедил.
— В чем?
— Что в тех бархатных штанах ты смотрелся бы жутко.
86
From: [email protected]
Subject: Два твои последние сообщения
Мэтт!
Думаю, что мы достаточно хорошо знаем друг друга, чтобы быть «откровенными». Как ты совершенно верно заметил в своем последнем сообщении, «искренность — важнее всего», и так оно и есть на самом деле. Когда я вспоминаю тебя, вспоминаю все, что у нас с тобой было, больше всего я думаю именно об этом — мы могли говорить с тобой обо всем на свете… ну, может быть, не сразу, но рано или поздно. Я начала с этого, чтобы постепенно подойти к тому, как восприняла твою «новость» — я плакала. И хуже всего, что сейчас я плакала больше, чем когда ты уехал. Я пыталась понять почему. Я не спала всю ночь — думала про это. Не то чтобы я хочу, чтобы мы снова были вместе. Нет. И не то чтобы я ревновала — я искренне рада за тебя. В конце концов я поняла, что моя реакция как-то связана с тем, о чем ты писал в одном из своих прошлых сообщений, когда рассказывал про свои детские мечты. Ты написал, что оттого, что тебе скоро тридцать, ты вынужден смириться с тем, что какие-то из твоих мечтаний уже не сбудутся никогда. Думаю, что твой уход приблизил меня к моим тридцати годам. Знаю, что когда мы были вместе, я ни разу не дала тебе понять, что думаю о будущем — точнее, о нашем с тобой будущем. Но я о нем думала. Я любила представлять себе, что у нас будут дети (как минимум шесть — не слишком-то рационально, да?) и как они будут выглядеть и в кого они выйдут характером. Я мечтала, что мы переедем из Нью-Йорка в Филадельфию, в старый дом моих дедушки и бабушки. Я представляла себе, как мы вместе состаримся — ты станешь ворчливее, а я еще более «странной». Я даже думала про то, как мы вместе умрем (сначала я, потому что ненавижу одиночество, а потом ты, через неделю, потому что не сможешь без меня). Хоть я и знала, что между нами все кончено, я все еще не могла расстаться со всеми этими мечтами, а теперь твой роман с Джинни заставил меня взглянуть правде в глаза. Думаю, что если я по-настоящему искренна (и я надеюсь, что так оно и есть), то я должна сказать, что не расстроилась бы так сильно, если бы это была просто какая-нибудь случайная девушка — как тот мой случайный парень в баре. Какая-нибудь красивая, но
