Дружба Франции и России — единственный и могучий противовес германским политическим ухищрениям.
Вот почему врожденная симпатия французского народа к русскому увеличилась со злосчастного для Франции семидесятого года.
Французы — большие патриоты. Нет народа в мире, у которого это чувство было бы так развито, как у них.
Для них нет ничего дороже и милее их родной страны.
И эту-то родную страну унизили немцы, уменьшили ее величие, отняли у ней две богатейшие провинции, и три миллиона французских жителей находятся под игом ненавистной им Германии.
Этого не могут забыть французы.
Рана, нанесенная им в семидесятом году, не заживает.
Они ждут с нетерпением возмездия, всякий француз втайне о нем мечтает, к нему готовится.
Возмездие — «реванш» — любимая тема разговора всякого француза, особенно военного.
Николай Герасимович долго толковал со своими аргусами на эту тему, в то время, когда поезд уносил его все дальше и дальше от Парижа и Мадлен.
Говорили они о французской армии, о ее готовности, вооружении, а особенно о будущем поражении немцев и новом величии Франции.
Разговор этот, впрочем, был интересен только для собеседников Савина, а не для него самого.
В его голове неслись иные мысли.
XXII
ПОБЕГ
Несмотря на то, что казалось, что Николай Герасимович вел с конвоирующими его французскими жандармами оживленную беседу, в его голове зрел план избежать во что бы то ни стало этого предстоящего ему принудительного путешествия в Россию, этих страшных, носившихся в его воображении этапов родной страны, этого срама, тюрьмы и суда в родном городе.
Один был исход, один был выход — бегство.
Но как?
Бежать было очень трудно, почти невозможно.
На подкуп нечего было и надеяться: французский солдат в высшей степени честен, да и денег у Савина было мало, так как все, что имел, он отдал перед отъездом Мадлен, оставив себе только несколько сот франков на дорогу.
Оставался лишь способ обмануть бдительность конвойных, но как и где?
На станциях они выходили в буфет вместе с ним, а из купе никуда не отлучались.
Единственная возможность бегства была выскочить из окна вагона на ходу поезда, но и этот способ был очень рискован.
Во-первых, потому, что Николай Герасимович мог быть убитым при таком сальто-мортале, а во- вторых, он рисковал быть убитым из револьвера жандарма в то время, когда вылезал из окна вагона.
Смерти он не боялся, он ее видал не раз вблизи, но рисковать жизнью зря было глупо.
При этом, если удирать, то надо было удирать так, чтобы не быть арестованным сейчас же и опять доставленным в Россию под еще более строгим караулом.
Для этого необходимо было бежать около границы, чтобы скрыться в другую страну.
Так раздумывал Савин, прервав беседу и притворившись спящим, лежа на скамейке вагона, пока его неугомонные спутники все мечтали о возмездии и строили воздушные планы о разгроме прусской армии и о взятии Эльзаса и Лотарингии.
Поезд в это время приближался к этой самой Лотарингии и к знаменитому городу Седану.
Оставалось всего час пути до прибытия на немецкую границу, где Николая Герасимовича должны были передать немецким властям.
Миновали уже плодородную равнину Шампаньи и прорезывали отроги Вогезов.
Местность становилась гористая, и поезд часто со свистом и шумом погружался во мрак туннелей.
Эти туннели навели Савина на новую мысль, на новую надежду спасения.
Он стал обдумывать план действий.
Предстояло еще проехать через три довольно больших туннеля, в которых поезд находится около полутора минут, погруженный в совершенную темноту.
Благодаря этой-то темноте Николай Герасимович мог легко обмануть бдительность его сторожей, отворить через открытое окно вагона дверцу, запирающуюся снаружи только ручкой, и выскочить таким образом на ходу поезда.
Выскочить он мог только с правой стороны, так как поезд из Франции ходит по левому пути и, выскочив направо, он падал на правый путь и не мог удариться о стену туннеля.
Жандармы продолжали добродушно разговаривать между собою у противоположного окна, так что Савину было очень удобно привести в исполнение блеснувший в его голове план.
Задумано — сделано.
Не успел поезд погрузиться в первый большой туннель, как Николай Герасимович вскочил со скамьи, с замиранием сердца высунулся из окна, отпер дверцу, соскочил на подножку вагона и прыгнул во тьму.
Это было только одно мгновение, но мгновение ужасное.
Он упал на четвереньки, но по инерции был увлечен вперед и перекувыркнулся несколько раз через голову.
Ошеломленный и разбитый, он пролежал некоторое время без чувств, а когда пришел в себя, о поезде не было и помину.
В туннеле царила непроницаемая тьма, тишина и страшная сырость.
Встав на ноги, он почувствовал жгучую боль в правом плече, так что невольно вскрикнул, попробовав было поднять руку. Ощупав плечо, он убедился в переломе ключицы.
Но время было дорого, надо было, не теряя минуты, выходить из туннеля и искать спасения в горах.
Не обратив внимания на перелом руки и благословляя небо, что целы ноги, он довольно быстро пошел из туннеля.
Он страшился сначала, не зная сколько времени он пролежал без чувств, и хорошо понимал, что сопровождавшие его жандармы на первой станции слезли и дали знать всюду по телеграфу о его бегстве и приметах.
Его могли задержать во всяком селении местная полиция или жандармерия.
Поэтому и надо было торопиться.
По туннелю ему пришлось идти около полуверсты до выхода.
Выйдя из него благополучно, он направился в горы, покрытые густым дубняком.
Местность была дикая и лесистая, вполне подходящая для предстоящего ему скитанья.
— Но куда идти, в какую сторону направиться? — возник вопрос в голове Савина.
По его соображению, невдалеке должны были сходиться три границы: германская, люксембургская и бельгийская — ему было необходимо, во что бы ни стало добраться до какого-нибудь из этих государств, где он на время мог быть покоен и гарантирован от преследования.
Франция не могла его требовать, так как там он не имел никаких дел, а Россия далеко, и пока официальное требование придет, он может скрыться. Пока же он находился на французской территории, опасность не миновала, и он каждую минуту может быть арестован. Так думал Николай Герасимович, выйдя из туннеля и остановившись в нерешительности: в какую сторону направить ему свой путь.
Сориентировавшись, он пошел на северо-восток, по направлению к Бельгии.
Эта была, по его мнению, для него самая подходящая страна, с либеральными законами, в которой он не рисковал быть спрошенным, кто он такой и откуда приехал.
