занимаемых ими до сих пор.
Теснота помещения, видимо, тоже не беспокоила Анжелику.
Утомившись бесчисленною примеркою, она присела на стоявший в номере широкий турецкий диван.
Николай Герасимович подсел к ней.
— Как я рад, что вижу тебя, наконец, совершенно здоровою, — обнял он ее рукой за талию.
Личико Анжелики вдруг омрачилось. На глазах ее заблестели слезы.
— Ах, как у меня вдруг заболела голова… — простонала она.
— Неужели!.. И так сразу… — усмехнулся он.
— Оставь меня… Боже мой, какая мука…
— Пустяки, моя крошка, я излечу тебя поцелуями…
— Оставь меня… Мне нужен покой…
— Я люблю тебя…
— Оставь… Я говорю тебе, я страшно страдаю…
— Вздор, это все пройдет… Ты просто немножко устала…
Он заключил ее в объятия и стал покрывать ее лицо и шею страстными поцелуями.
Побежденная тигрица обратилась в овечку.
Она сделалась кротка и ласкова, и следующие дни пребывания в Ницце прошли для Николая Герасимовича, как чудный сон.
Он был в каком-то упоении от охватившего все существо его восторга и даже забыл о существовании старой графини Марифоски и о том приятном для его самолюбия сознании, что относительно последней и его, Савина, оправдалась русская поговорка: «Нашла коса на камень».
Он только и видел одну его Анжелику, он только и думал об одной его Анжелике.
Его чувство к ней, бывшее до сих пор увлечением, превратилось в любовь.
XIV
В ПАРИЖЕ
— Нам необходимо поехать в Париж, Анжелика? — сказал дня через два Николай Герасимович Анжелике.
Молодая женщина, одетая в новое платье, с довольной, радостной улыбкой на лице, укладывала в то время купленные в Ницце вещи в присланный из Ментона сундук.
Несмотря на то, что вещей было много, сундук, видимо, был рассчитан на более массовое приобретение.
— В Париж! Это невозможно… — отвечала она, вскинув на Савина удивленный взгляд.
— Почему же невозможно, мы просто изменим наш маршрут, и вместо того, чтобы ехать теперь обратно в Сан-Ремо, поедем в Париж.
— Это невозможно, — повторила Анжелика.
— Но почему же, спрашиваю я тебя?
— Потому, что мамаша отпустила меня с тобой путешествовать по Италии и страшно обеспокоится, узнав, что мы поехали в Париж…
— Но мне нужно, голубка, быть в Париже по моим делам, и кроме того, тебе самой необходимо сделать себе туалеты, заказать платья, шляпки, верхние вещи… Ведь не можешь же ты обойтись купленными здесь тряпками.
Глаза молодой женщины заблестели.
— Конечно, конечно, мне нужны туалеты и было бы хорошо сделать их в Париже, но… — она остановилась и после некоторой паузы добавила, — это невозможно.
— Да, наконец, графиня, твоя мать, даже не узнает о том, что мы были в Париже, к назначенному сроку мы вернемся в Венецию… Какое ей дело, где мы проводили разрешенные ею два месяца. Мы и теперь ведь находимся не в Италии…
— Где же мы? — побледнела Анжелика.
— Во Франции…
— Зачем ты так сделал?
— Исключительно для тебя, так как в вашей Италии молодой женщине положительно невозможно порядочно одеться, я воспользовался, когда мы ехали в Сан-Ремо, близостью французской границы и привез тебя сперва в Ментон, а затем в Ниццу, где все-таки ты приобрела кое-что, имеющее хотя вид туалета… В Париже ты можешь окончательно запастись всем нужным, и все это будет изящно и со вкусом… Анжель, дорогая моя, какая ты будешь красавица в парижских туалетах.
Николай Герасимович присел около молодой женщины, окончившей уже укладку вещей и взобравшейся с ногами на турецкий диван.
— Ах, какой ты хитрый… но милый… — прошептала Анжелика, прижимая головку к его плечу.
Он обнял ее за талию.
— Так поедем в Париж… Это чудный, волшебный город… Таких дамских магазинов, какие там, нет в мире…
— Лучше здешних?
— Здешние сравнительно с парижскими, это убогие лавчонки…
— А мы… если бы поехали… мы не опоздаем приехать в Венецию, не заставляя очень долго ожидать маму… — начала сдаваться новая Ева на искушения современного «змия».
— Конечно же, мы даже приедем раньше ее.
— В таком случае… — начала молодая женщина, но вдруг остановилась. — Я боюсь.
— Чего же ты боишься?
— Ну, хорошо, поедем, только чтобы непременно вернуться в Венецию к назначенному сроку.
— Непременно, непременно… — подтвердил Савин.
Он был в восторге — он нашел себе верного и сильного помощника, который заставил Анжелику позабыть ее маменьку — эту хитрую мегеру, как мысленно называл ее Николай Герасимович.
Этот верный и сильный помощник был — Париж.
Не теряя времени, они выехали туда в тот же день с курьерским поездом.
Дорога промелькнула незаметно, так как путевыми компаньонами Савина и Анжелики оказались трое веселых и разговорчивых парижан.
Приехав на следующее утро в Париж, они остановились в «Hotel d'Albe», находящемся на Avenue des Champs Elises, невдалеке от Триумфальных ворот.
Николай Герасимович выбрал эту гостиницу, вследствие ее прекрасного местоположения.
Елисейские поля в весеннее время — самая приятная местность Парижа.
Там и воздух чище, и Булонский лес в двух шагах, да и веселей, так как из окон видишь весь Париж, то есть все сливки парижского общества, приезжающие в Булонский лес и на скачки.
Это настоящий калейдоскоп, в котором мелькает этот «tout Paris», как выражаются парижане.
Савину надо было показать Париж Анжелике с такого конца, поразить ее им, отуманить, и для этого избранная им часть города и гостиницы были самые подходящие.
Молодая женщина горела нетерпением видеть бульвары и магазины, а потому, переодевшись и позавтракав, они поехали с этой целью кататься.
На rue de la Paix Анжелика пришла в положительный восторг при виде великолепных магазинов и подолгу останавливалась перед их витринами.
Начало было сделано — Париж увлек ее.
Для ознаменования приезда в Париж, Николай Герасимович купил в подарок молодой женщине пару серег с крупными бриллиантами.
Покупки и заказы всех туалетных принадлежностей они отложили до следующего дня, так как Савину граф де Дион и де Монбрен, с которыми он сошелся на дружескую ногу в Неаполе, обещали указать самых
