приличного круга, которой не совестно предстать перед такой важной гостьей, как генеральша Глафира Петровна Салтыкова.
Все это промелькнуло в ее голове при беглом самоосмотре, и она легкой, спокойной походкой вышла из столовой, прошла угольную и очутилась в гостиной, где в кресле уже сидела Глафира Петровна. Дарья Николаевна оказалась на самом деле права. Генеральша Салтыкова действительно «похорохорилась, похорохорилась, да и в кусты». Произошло это вследствие того, что особы высшей московской администрации, к которым она обратилась было за содействием и поддержкой, мягко, почтительно, но вместе с тем и довольно решительно уклонились от вмешательства в это «семейное дело». Одна из этих «особ» даже поставила Глафиру Петровну в тупик.
— Да вы видели ее сами, ваше превосходительство? — спросила «особа».
— Кого?
— Да будущую госпожу Салтыкову?
— Нет, не видела, да и видеть не хочу…
— Напрасно, а говорят, она очень красива…
— А мне какое дело…
— Как какое… Да может быть ее за красоту-то и злословят… Это бывает между женщинами.
— Да о ней говорят дурно не одни женщины…
— Э, ваше превосходительство, наш-то брат мужчина часто, ох, как часто, болтает только то, что ему в уши нажжужат бабы… Недаром молвится присловье, что хоть мы и головы, а вы шеи, куда захотите, туда и повернете…
— То-то мой племянник, кажется, заводится такой шеей, что ему с ней и головы не сносить…
— Как знать… Может и счастливы будут… А если нет, не на кого будет пенять, сам выбирал…
— Да вы, ваше превосходительство, и впрямь, кажется, думаете, что эта свадьба состоится?.. — привскочила даже с кресла Глафира Петровна.
Разговор происходил секретно, в кабинете «особы».
— Не только думаю, но уверен… Я несколько понаслышке знаю эту Дарью Николаевну Иванову, и то, что я о ней знаю, говорит мне, что если она засетила племянничка вашего превосходительства, так он не вырвется…
— Ох, засетила… правильно вы выразились, ваше превосходительство, засетила.
— То-то и оно-то.
— Да ведь это ужас!..
— Не так страшен черт, как его малюют, ваше превосходительство… Может все и Сплетки плетут про нее…
— Какие сплетки, ведь мне сам Глебушка рассказывал, что познакомился с ней переодетой в мужское платье… На кулачных боях дерется, в комедию с дворовой девкой переодетая шастает… Да и зла она, говорят, как зверь лютый…
— Ну, это еще не велика беда…
— Как так?
— Чо же, ведь она сирота… Ее некому остановить, будет муж, переделает…
— Где уж моему Глебушке, — почти слезливо произнесла Глафира Петровна, чувствуя, что почва ускользает из-под ее ног.
— Это уж его дело… А если я сказал, что не велика беда, так я это и доказать могу… Сами, чай, знаете, что сплетницами Москва кишмя кишит… Из мухи слона они делают, и если о Дарье Ивановой только и разговору есть, что на кулачках она дерется да по комедиям шатается, значит, уже более не за что сплетни зацепиться, а то бы ведь ее при первом появившемся около нее мужчине десятками любовников бы наградили и уж так бы разнесли, что любо дорого… Подумали ли вы об этом, ваше превосходительство?
— Я и сама слышала, что она соблюдает себя… — задумчиво проговорила Глафира Петровна, — и что умна очень…
— Вот видите.
— Но только вот зла-то, зла…
— Зла, а может и не зла совсем… Может строга с людьми, да с нахалами, а это, ваше превосходительство, извините меня, я даже недостатком не считаю…
— Так-то оно так… — произнесла сбитая совершенно с позиции генеральша.
«Особа», с которой она вела беседу, была, быть может, единственной в Москве, мнением которой Глафира Петровна дорожила.
— Так вы, ваше превосходительство, полагаете, что не надо противостоять его склонности?
— Не только полагаю, но думаю, что и противостоять-то нам никак нельзя…
Генеральша вскинула на него вопросительно-недоумевающий взгляд. Сознание своего бессилия перед каким-нибудь вопросом не входило в характер московской «всесильной особы». Особа поймала этот взгляд, видимо, поняла его и покровительственно, по привычке, улыбнулась.
— Удивлены, ваше превосходительство, слыша от меня такие слова… Но власть человеческая ограничена, и против женской красоты и женского ума она зачастую совершенно бессильна, особенно когда нет «поступков». Ваш племянник, Глеб Алексеевич, человек совершенно самостоятельный, ему нельзя запрещать жениться потому только, что его будущая супруга зла. Он на это весьма разумно ответит: «Вам какое дело! Мне ведь с ней жить, а не вам!» Она тоже девушка, живущая по своей воле и к тому же, что там ни говорите, дворянка… Нет у ней ни родителей, ни родных… Зацепила она парня крепко, приказать ей его выпустить тоже нельзя, просить, пожалуй, можно, но едва ли она эту просьбу исполнит… Женишок-то больно завидный ей на крючочек попал, не выпустит…
— Ох, завидный, уж какой завидный, лучших невест Москвы с руками бы отдали… Не выпустит, ох, не выпустит… — разохалась уже совершенно обескураженная Глафира Петровна.
— Навряд ли, говорю и я, выпустит… — согласилась «особа».
— Так я над вашим советом подумаю… Повидаю ее… — заключила, несколько успокоившаяся, генеральша.
— Повидайте, повидайте… Мне сообщите… Интересно…
Глафира Петровна простилась и поехала домой. Мнение, высказанное «особой», хотя и не в такой ясно определенной форме, слышала она и от других лиц, к которым обращалась за советом, но «настойчивая старушка» оставалась при своем особом мнении и всеми силами старалась найти себе союзников и помощников в деле расстройства не нравящегося, скажем более, ужасающего ее брака племянника ее Глебушки с Дарьей Николаевной Ивановой. Никто, впрочем, не возбудил вопроса, видела ли она сама девушку, против которой так восставала.
«Надо, действительно, ее посмотреть! — решила она. — Вызову ее к себе! Нет, это не следует, надо застать ее врасплох, в домашней обстановке, а то она у меня, бестия, прикинется такой ласковой да почтительной, подготовившись, что и меня, старуху, обморочит», — бросила она мысль о вызове к себе Дарьи Николаевны.
«А может я ее упрошу саму отказаться от Глебушки? — вспомнила она слова «особы»: «попросить можно». — Отступного посулю и дам…»
Эта мысль особенно понравилась Глафире Петровне. Когда она вернулась домой, посещение Ивановой на другой день было решено.
Мы видели, что решение это было приведено в исполнение.
XXII
ЛИЦОМ К ЛИЦУ
Обе женщины: генеральша Глафира Петровна Салтыкова и Дарья Николаевна Иванова несколько мгновений молча глядели друг на друга. Первая была, видимо, в хорошем расположении духа. Этому, отчасти, способствовало произведенное на нее впечатления порядка и чистоты, царившие в жилище Дарьи
