— Все будет в порядке…
— Иди же, иди…
Фимка вышла из будуара, где происходил этот разговор, и одевшись, ушла из дома.
Для Кузьмы этот день начался незадачей. Петр Ананьев должен был куда-то отлучиться и заставил своего приемыша сидеть дома, так как неровен час, мог кто придти из болящих. Кузьма, между тем, уже два дня не видал Фимки и все его помышления были во дворе и в саду дома Салтыкова. Грустный сидел он на лавке в избе, когда в дверь раздавался легкий стук.
— Кого-то несет нелегкая! — проворчал Кузьма и неторопясь отодвинул засов.
Перед ним стояла Афимья, раскрасневшаяся от скорой ходьбы.
— Фима, Фимушка!.. — воскликнул обрадованный Кузьма. — Вот одолжила, вот обрадовала-то… Старого-то нет и долго не будет… Ходь в избу…
— Нет… А мне до него дело есть…
— До него… Больна разве?.. — испуганно воззрился на нее Кузьма, впуская в горницу и тщательно запирая дверь за дорогой гостьей.
— Здоровехонька… — засмеялась Афимья, обнаружив ряд своих ослепительной белизны зубов. — Дело-то есть особенное… Может ты помочь моей беде можешь? Да навряд ли…
— Скажи, Фимушка, скажи, родная, все сделаю, что могу, может сколько времени жду я часу этого, чтобы просьбу твою исполнить, а ты, на поди, к старику…
— Оно, конечно, тебе бы и следовало помочь мне, так как из-за тебя и я в беду попала, что не расхлебаешь.
— В беду?.. — побледнел Кузьма.
— Да, Кузя, беда неминучая; не исполню воли господской, сошлют меня в дальнюю вотчину, на скотный двор, да еще, пожалуй, и исполосуют как Сидорову козу…
— Чего ты, что ты!.. Да что надо-то? — дрожащим от волнения голосом произнес Кузьма.
— Прознала Дарья Миколаевна, что мы с тобой любимся…
— Ну?..
— Вчера призывает меня да и говорит… Достань ты мне снадобья, от которого человек извелся бы, да так, чтобы никому невдомек было, как и что с ним приключилося… Я так и обомлела… Да где же, матушка Дарья Миколаевна, я такого вам снадобья достану… — говорю я ей. А она пронзительно на меня посмотрела, что мурашки у меня по спине забегали и отвечает: Ты, Фимка, казанской сиротой не прикидывайся… Знаю я давно твои шашни с Кузькой, работником «аптекаря», вот ты через него или прямо от самого старика мне снадобья этого и достань, а не достанешь, говорит, так я тебе покажу себя… Знаешь ты, чай, меня не первый год… Поняла, говорит, сказано и делай… Вот, Кузя, дела-то какие… Всю, как есть, ноченьку не спала я, а сегодня к тебе и прибежала… Ох, беда, ох беда неминучая…
Фимка растерянно разводила руками, сидя на лавке и исподлобья наблюдала впечатление своих речей на стоявшего перед ней Кузьму. Последний был бледен и молчал, видимо, под гнетом тяжелого раздумья.
— Старик-то мой этими делами не орудует…
— Какими делами? — не поняла Фимка.
— Снадобьями-то этими… Ядами они прозываются…
— Ужели?..
— Верно… Он мне тут болтал, что прежде брал и этот грех на душу свою, а теперь, вишь, пошабашил…
— Мне сделает… Не даром она тоже…
— Не даром?..
— Десять рублев барыня Дарья Миколаевна мне отпустила… У меня за пазухой.
— Не пойдет он на деньги… Упорен… О душе стал помышлять уж куда старательно… Мне тоже заказывал, да и что заказывать… Меня он этому и не обучал… Только что от него слышал, что немец- колдун, у которого он в науке был и который ему эту избушку и оставил, здесь на пустыре и похоронен, на этот счет дока был…
— И его, Петра-то, выучил?
— Вестимо…
— Так может, ежели я с ним поговорю да денег посулю — он и сделает…
— Ни за что… Прогонит… Открещиваться станет… А есть у него снадобье одно…
— Есть, говоришь?..
— Есть…
— Так ты мне, Кузя, его спроворь…
— Эх, Фима, Фимушка, кабы я знал где оно, то и разговора бы нам с тобой вести было не надобно…
— А ты не знаешь?
— То-то и оно-то… Схоронил он его, а снадобье-то еще немец-колдун делал… Рассказывал мне старик-то… Такое снадобье, какого лучше не надо… Изводит человека точно от болезни какой, на глазах тает, а от чего — никакие дохтура дознаться не могут… Бес, говорит, меня с ним путает… Сколько разов вылить хотел — не могу, рука не поднимается… Схоронил в потайное место, с глаз долой… Никто не сыщет…
— А ты поищи…
— Поискать, отчего не поискать, только вряд ли найдешь…
— Поищи, Кузя… Ты сядь-ка рядышком.
Кузьма не заставил себе повторить приглашения и присел близко к своей возлюбленной. Фимка обняла его рукой за шею и заглядывая нежно в глаза, повторила:
— Поищи, Кузя…
— Эх, Фима, — вдруг порывисто обнял он ее, — добуду я тебе это снадобье.
— Добудешь?..
Она подставила ему свои пухлые губы, в которые он впился страстным поцелуем.
— Добуду… Не сойти мне с этого места, если не добуду!
— Догадываешься, значит, где оно?
— Где догадаться.
— Так как же?
— Сам старик мне отдаст, руками…
— Ну!..
— Отдаст, есть у меня против него слово… Пригрожу — испугается и отдаст…
— Тогда уж совсем поверю, что любишь меня…
— Ненаглядная!..
Они снова крепко расцеловались.
— Деньги-то возьми… Может, он на них польстится…
— Не… Денег не надо, деньги у себя схорони, тебе на обновки понадобятся…
— Милый!..
— С деньгами с ним ничего не поделаешь, а вот, что я надумал, так подействует…
— Что же ты надумал?
— Тебе что за надобность… Снадобье будет, а обо всем прочем долго рассказывать…
— Когда принесешь?
— Да сегодня по вечеру, а то уж беспременно завтра утречком.
— Добудь, голубчик…
— Сказано, слово свято…
— Верю, верю!..
Фимка уже сама поцеловала окончательно счастливого Кузьму.
— Да зачем твоей-то это снадобье?..
— А шут ее знает, разве говорить она будет…
— Может, муженька спровадить на тот свет хочет?..
