бледнее и бледнее, он нервно подергивал плечами и кусал губы. Когда Костя дошел до последнего эпизода с ним самим, голос его снова задрожал и он на минуту остановился.
— Говори, говори, не стыдись, меня, бабы, не стыдился, так какой же стыд перед его превосходительством… Не тебе стыд, ей, — ободряла его Тамара Абрамовна, торжествующим взглядом окидывая своего совершенно уничтоженного превосходительного господина-друга.
Костя, ободренный старушкой, продолжал свой рассказ, не преминув, конечно, сообщить о своей любви к Маше и о невозможности теперь посмотреть ей прямо в глаза. Этим он и объяснил причину своего бегства из дома Дарьи Николаевныи настойчивое нежелание возвращаться в него.
«Особа» и Тамара Николаевна, однако, и теперь не обратили на эту романтическую часть рассказа юноши внимания, поглощенные остальными ужасающими подробностями его повествования. Когда Костя кончил, в кабинете воцарилось молчание Его превосходительство сидел в глубокой задумчивости, изредка произнося односложное:
— Да, да…
Тамара Абрамовна продолжала смотреть на него с видом победительницы. Костя тихо плакал.
— Ну, что же вы теперь скажете, ваше превосходительство?.. — первая начала старушка. — Не права я?
— Да, да, случай, можно сказать, случай, — не отвечая прямо на вопрос, заметила «особа», разведя руками и вставая с кресла, причем полы халата раскинулись было, но тотчас ею поправлены.
— Случай, — иронически повторила Тамара Абрамовна. — Хорош случай, это черт знает что такое, а не случай…
— Это верно, это ты справедливо, Тамара Абрамовна, это на самом деле черт знает что такое… — согласился его превосходительство, медленно ходя по кабинету.
— Так неужели же, ваше превосходительство, вы и теперь будете заступаться за эту…
Старушка снова не договорила.
— Нет, как тут заступаться, заступаться нельзя, я и сам уже все это взвесил и обдумал. За последнее время я приглядывался к ней и прислушивался к ходившим толкам, для меня все это не новость, я уже сам изменил о ней свое мнение… Моя проницательность меня не обманула.
Тамара Абрамовна чуть заметно улыбнулась. Его превосходительство не заметил этой улыбки или сделал вид, что не заметил ее и продолжал:
— Я давно это вижу, давно, но молчу до поры, до времени; тут есть одно соображение, соображение… с важностью заметила «особа».
— Соображение соображением, а что же мы будем делать с Костей? — строго спросила старушка.
— С Костей? Ах, да, с Костей… — остановился даже его превосходительство.
— Да, с Костей, ведь не возвращаться же ему в этот вертеп.
— Да, да, конечно, ему не следует возвращаться. Пусть у меня живет, ты его устрой, Тамара Абрамовна; там, около твоей комнаты, есть, кажется, свободная…
— Свободных-то комнат у нас хоть отбавляй, найдутся, а как же ему со службой… Ведь она и туда будет к нему шастать…
— Об этом я сам распоряжусь, а затем переведу его в Петербург на службу, там он будет жить у одного моего друга… Я ему дам письмо…
— Это вот дело, ваше превосходительство, а пока мы его здесь скроем от ее загребистых лап… Уж здесь-то ей его не добыть…
— Еще бы, под моим крылом… — важно заметила «особа».
— А ее-то поступки неужели так и останутся безнаказанными на этом свете? — спросила Тамара Абрамовна.
— Нет, конечно, не останутся… Ничто не остается безнаказанным, — изрек его превосходительство.
— Вы бы, ваше превосходительство, ее пугнули, что на нее глядеть, не весть как и в люди-то вышла… С ней можно за милую душу расправиться.
— Не время, матушка, не время теперь. На все нужно время… Есть у меня соображения…
— А пока вы будете соображать, сколько она еще народу изведет, сколько человеческих душ загубит…
— Это уж не от меня, это от Бога… — меланхолически заметила «особа».
— А начальство зачем, для чего приставлено, как не для того, чтобы всякому злу препятствовать…
— Не твоего это ума дело… — рассердился вдруг его превосходительство. — Препятствовать! Как тут препятствовать, ведь она Салтыкова…
— Что же, что Салтыкова, важное кушанье…
— Ну вот, понесла околесную, и видно сейчас, что ты баба, да еще дура… В Петербурге у нее родственники такие, что и не такому как мне шею сломят…
— Они, чай, все и знать ее не хотят… — отпарировала Тамара Абрамовна, не обратив внимание на пущенную по ее адресу «дуру».
— Может быть, а за честь фамилии, которую она носит, вступятся… Вот что… Говорю тебе, есть у меня соображение… Не суйся не в свое дело… Займись лучше Костей…
Константин Николаевич, не принимавший участия в разговоре, сидел понуря голову на кресло. Он думал о Маше. Что с ней будет без него, в этом логовище женщины-зверя?
— Эх, вы тоже власть имеете, а всего что ни на есть трусите!.. — воскликнула старушка и махнула рукой. — Пойдем, Костя, — обратилась она к молодому человеку. Тот послушно встал и последовал за Тамарой Абрамовной.
VIII
ЕЩЕ ЖЕРТВА
В то время, когда происходила описанная нами сцена в кабинете «власть имущей в Москве особы», Дарья Николаевна Салтыкова уже встала, оделась тщательнее обыкновенного и занялась хозяйственными распоряжениями. На нее снова, как говорили дворовые, нашел «тихий стих». Она была на самом деле в прекрасном расположении духа и даже говорила со всеми ласковым, медоточивым голосом. Происходило это от приятно вчера проведенного вечера и от предвкушения сладости сегодняшнего второго свидания.
Тютчев был забыт, а воспоминание об этом «вероломном мужчине», как мысленно называла его Салтыкова, за последнее время было почти единственною причиною ее дурного расположения духа, так сильно отпечатывавшегося на спинах, лицах и других частях тела ее несчастных дворовых. В сердце стареющей, но еще полной жизни красавицы всецело царил Костя. Она была уверена, что овладела им теперь совершенно, что он ей безраздельно принадлежит и душой, и телом. Даже допущенная им ошибка в имени, обеспокоившая было ее утром и вызвавшая желание расследовать отношения молодого человека к Маше, была если не забыта, то потеряла в ее глазах значение.
— Просто привык он звать ее так с детства, ну и обмолвился… — успокаивала она себя.
С нетерпением ожидала она время возвращения Кости со службы и несколько раз посылала Дашу справляться, не пришел ли он?
Возвращавшаяся горничная по-прежнему отвечала, что «барина» еще нет. Время шло. Салтыкова начала уже беспокоиться.
— Куда он мог запропоститься? Ишь, негодный… Ждут тут его, ведь сам, чай, догадывается, что ждут, а он домой глаз не кажет…
Наступил вечер и беспокойство Дарьи Николаевны дошло до высшего напряжения.
— Что же это с ним случилось? Непременно что-нибудь да случилось… Надо разузнать…
Она послала несколько гонцов в место служения Кости и к некоторым знакомым, а сама поехала к «власть имущей особе».
