— Хорошо говорить тебе, посадил бы я тебя в мою шкуру…
— Сиживал и не в таких шкурах… «Терпи казак — атаманом будешь».
Граф Стоцкий поощрительно потрепал рукой по плечу Ивана Корнильевича Алфимова.
Достойный ученик достойного учителя послушался и поехал к Сиротининой.
Граф Сигизмунд Владиславович, как мы видели, знал человеческие сердца.
Анна Александровна была подкуплена в пользу молодого Алфимова.
— Нет! Этого я так не оставлю… Я сама поеду к следователю и дам показание, — не унималась между тем Дубянская.
Старушка продолжала печально качать головой.
— Ведь не украл же эти сорок тысяч Дмитрий Павлович? — горячилась Елизавета Петровна. — Отвечайте!
— Конечно, не украл, — ответила, задетая за живое, Сиротинина.
— А между тем они пропали?
— Пропали.
— Кто же взял их?
— Не знаю.
— Вы не знаете, а я знаю… Это ясно, как Божий день… Взял тот, кому они были нужны для удовлетворения преступной страсти… Иван Корнильевич игрок… Игроку всегда нужны деньги, особенно когда он окружен шулерами… Он и брал деньги, а для того, чтобы свалить вину на Дмитрия Павловича, отдавал ему ключ от кассы… Неужели вы этого не понимаете? Вы не любите вашего сына!..
Анна Александровна не обиделась на этот возглас молодой девушки, тем более, что в нем слышалась такая любовь к милому ее сыну со стороны говорившей, которая живительным бальзамом проникла в сердце любящей матери.
Анна Александровна любовно смотрела на эту девушку, которая, по ее мнению, быть может, одна во всем мире, кроме нее, убеждена в невиновности ее сына.
— Я сейчас пойду к Долинскому…
— Зачем?
— Я буду просить его взяться за защиту Дмитрия Павловича…
— Он не хочет иметь защитника…
— Это невозможно, этого нельзя допустить… Он, кажется, хочет, чтобы его съели окончательно эти негодяи… О, я понимаю их игру, у меня появилась сейчас мысль, которая подтвердила еще более мое предположение.
— Какая мысль?
— Я пока не могу сказать ее, но потом, со временем, когда он будет свободен, я скажу вам ее…
— Он… свободен… — с грустью сказала Сиротинина.
— Он будет свободен… Он не виновен. Я пойду к нему завтра и добьюсь свидания, а сегодня я все- таки поеду сначала к Долинскому, мне самой нужен его совет…
— Поезжай с Богом, — тихо проговорила Анна Александровна, — уже одно твое негодование и волнение успокоили меня. Около Мити, значит, не одно, а два любящих сердца… Есть, значит, в мире два существа, которые не считают его вором.
— Его не будет и не посмеет очень скоро считать таким никто! — горячо сказала Елизавета Петровна.
В ее голосе было что-то пророческое и настолько уверенное, что Сиротинина почти с надеждой во взгляде посмотрела на нее.
— Ужели это может быть? — глубоко вздохнула она.
— Это будет… Мой муж не может быть вором…
— Твой муж! И ты решаешься теперь?..
— Его невиновность обнаружится… Это так же верно, как то, что есть Бог, — сказала Дубянская. — Но если бы силы ада и одолели, я во всяком случае буду его женой…
Анна Александровна вскочила с кресла и бросилась на шею молодой девушке, обливаясь слезами.
Это не были уже слезы одного отчаяния.
— Милая, дорогая, хорошая… Каким это будет для него утешением… Он так страдал…
— Ведь он имеет мое слово…
— Да… но обстоятельства изменились…
— В моих глазах ничто не изменилось… Обрушилось на него несчастье, а разве любящие люди бросают любимых людей в несчастьи?
— Ты ангел…
— Я только любящая женщина.
VII
У АДВОКАТА
Совершенно иначе отнесся к соображениям Елизаветы Петровны Дубянской по делу Сиротинина Сергей Павлович Долинский, к которому она приехала прямо от Анны Александровны.
Молодой адвокат жил недалеко от Гагаринской улицы, на Маховой, занимая очень хорошую квартиру в бельэтаже.
Небольшая холостая квартира была обставлена солидно и указывала на деловитость ее хозяина.
Меблировка, зеркала, картины были дорогие, но не бросались в глаза и не били на эффект.
Лучшей комнатой был большой кабинет, уставленный мебелью, крытой коричневою кожею и громадными библиотечными шкапами, наполненными книгами по юридической специальности.
Огромный письменный стол был завален бумагами, раскрытыми книжками «уставов», а массивная чернильница была украшена бронзовой статуэткой Фемиды, с весами в одной руке и мечем в другой.
Хотя был и приемный час, но Сергей Павлович оказался дома.
Вернувшись в Петербург, он приводил в порядок дела.
Визит молодой девушки, видимо, поразил его.
Хотя он знал, что недавнее предубеждение против него как защитника убийцы ее отца уже прошло, но все же понимал, что только важное, серьезное, не терпящее отлагательства дело могло привести к нему Елизавету Петровну.
— Что случилось? Чем могу служить? — спрашивал он, усаживая в кресло перед письменным столом неожиданную гостью и садясь на противоположное кресло.
— Я к вам за юридическим советом…
— Я к вашим услугам…
— Вы слышали о растрате в конторе Алфимова?
— Да, я читал еще в Москве газетные известия.
— В Москве, и ничего не сказали мне…
— Я не думал, что это вас может интересовать, да кроме того, вам было там не до газет…
— Да, правда, конечно, вы не знали… Это отчасти к лучшему, тогда я не могла бы исполнить поручения Селезневых.
— Почему?
— Потому, что узнав, что арестован мой жених, я бы, конечно, бросила все и уехала в Петербург.
— Ваш жених? — удивленно спросил Долинский.
— Да… Дмитрий Павлович Сиротинин — мой жених… Он арестован совершенно неповинно…
Сергей Павлович чуть заметно улыбнулся, но это не ускользнуло от зорких глаз молодой девушки.
— Вы улыбаетесь?.. Вы думаете, что во мне говорит любящая невеста?.. Вы ошибаетесь и осознаете