поселку.
Миновав поворот в него, она пошла по дороге, ведущей мимо кладбища, на котором высился большой крест над могилой покойного Ильяшевича.
Егора Никифорова осенила внезапная мысль: «Боже, неужели это она? О, если бы это была она…»
Как бы в подтверждение этих слов, привидение остановилось у креста и опустилось на колени. Глухие стоны и рыдания раздались в ночной тишине. Несчастная женщина упала на могилу и ломала себе руки.
Он более не сомневался. Эта женщина, голос которой так поразил его тогда, при встрече в лесу, знакомыми нотами, которая каждую ночь странствует около высокого дома и которую люди принимают за привидение, была… Мария Толстых.
Он подошел к ней совсем близко. Она лежала ничком у подножия креста, обняв его руками.
— О, когда же я засну таким же, как и ты, сном непробудным! Здесь, здесь хотела бы я умереть, на твоей могиле… Милосердный Господь исполнит мое моление… О, умереть, умереть… Ад, ад!.. Я испытала его здесь, на земле, я его больше не боюсь… Я хочу умереть… скорей… скорей… Сейчас… сегодня… Чего мне ждать… на что надеяться… Я проклята… проклята… Река близка… в реку… в родной Енисей… — бессвязно бормотала она.
Егор Никифоров не проронил ни одного слова. С последними словами она вскочила и бросилась в сторону, к реке. Егор Никифоров поспешил за ней, задыхаясь на бегу. Он успел ухватить ее сзади почти у самой воды.
— Что вы хотите делать? — воскликнул он. Она дико вскрикнула и оглянулась.
— Кто ты такой? Оставь меня!.. Она вся дрожала.
— Остановитесь и выслушайте меня… Все ваши печали окончились… Поверьте мне, что Бог сжалился над вами и вы еще можете быть счастливы… — сказал ей Егор Никифоров.
— Ложь, ложь! — дико захохотала она.
— Я клянусь вам, что говорю правду…
— Но кто же ты такой?
— Я один из лучших старых друзей Марьи Петровны Толстых.
Она отшатнулась от него.
— Замолчи, замолчи… Марии Толстых более не существует… Она проклята, слышишь ли, проклята…
— Марья Петровна, если вы захотите, то ваш отец завтра же откроет вам свои горячие объятия. Несчастный! Только надежда вас увидеть, одна эта надежда привязывает его к жизни…
Она посмотрела на него безумными глазами, видимо, не понимая его, и затем сказала:
— Ты не назвал мне себя по имени.
— Марья Петровна, вы когда-то были милостивы ко мне… Конечно, вам трудно узнать меня, когда ни ваш батюшка, ни Иннокентий Антипович не узнали меня… Я страдал, боролся, но не отчаивался. Тот, на могиле которого вы были сейчас, умер на моих руках, произнося с любовью ваше имя. Пятнадцать лет я ради вашего отца пробыл на каторге…
В ее глаза вернулось сознание.
— Егор Никифоров, это ты… муж Арины?.. — сказала она дрожащим голосом.
— Да, это я, но я изменил теперь мое имя, меня зовут Иван-нищий…
— Иван! — пробормотала она, опустив голову.
Они шли снова по направлению к большому кресту и достигли его.
Она вдруг остановилась.
— Три жертвы теперь на этом месте, три жертвы Петра Толстых — одна мертвая и две живых…
— Мы должны, барышня, позабыть все прошлое и думать только о будущем.
Она покачала головой.
— У тебя дочь, Егор Никифоров, прелестная девушка, я два раза видела ее… Ты можешь говорить о будущем, а я…
— У вас есть сын…
— Я не знаю, где он… — простонала она.
— Вас нашли с сыном на томском тракте проезжие, вы были близки к смерти, когда вас привезли на почтовую станцию, и проезжие взяли с собой вашего сына…
— Почему это ты знаешь? — удивленно воскликнула она.
— Но ведь это так!
— Да, да, проклятые «навозники» увезли моего сына…
— Не браните их, они воспитали вашего сына и любили его, как родного…
— Егор, мой сын жив еще?.. — схватила она его за руку.
— Да.
— Ты не лжешь?
— К чему мне было бы вас обманывать?
— Я не знаю… Меня так часто обманывали, так часто…
— Кто же?
— Люди… — захохотала она.
— Успокойтесь, барышня, Егор вас слишком любит и уважает, чтобы осмелиться вас обманывать… Ваш сын жив… Я клянусь вам в этом памятью моей бедной Арины… счастьем моей дочери…
— Я верю тебе… о, я верю тебе, Егор! — воскликнула она и упала на колени перед крестом, тихо заплакав.
Она молилась, распростершись у креста, тихо всхлипывая.
«Как много она должна была выстрадать!» — мелькнуло в голове Егора Никифорова.
Он дал ей выплакаться вволю, затем поднял ее с земли и снова поставил на ноги.
— Пойдемте, барышня, мы с вами поговорим о нем.
Она беспрекословно последовала за ним по дороге к высокому дому. Некоторое время они шли молча. Марья Петровна заговорила первая:
— Голова моя горит, сердце бьется, но все-таки я совершенно спокойна… С той ужасной минуты, когда я очнулась на станции, я себя никогда так хорошо не чувствовала… Мой сын жив!.. Мой сын жив… Эти слова, как целительный бальзам, проникли в мою душу! Боже, мне кажется, что в эту минуту с меня снято проклятие отца… Я не была сумасшедшая, Егор, но много, много лет я жила в какой-то лихорадке… Мне кажется, что густой мрак, который скрывал от меня все, рассеялся… и я опять прежняя Мария Толстых…
Она вдруг остановилась…
— Но почему ты знаешь, что мой сын жив?
— Потому что я его видел.
— Ты видел моего сына…
— Да вы сами, Марья Петровна, видели его недавно…
— Что ты говоришь!..
— Вспомните, когда Гладких упал в старый колодец…
— Куда его столкнули два Семена Толстых…
— Вы видели совершение этого преступления?
— Я прибежала минутой позже, но я знала, что Гладких спасен.
— На ваш крик о помощи прибежали два человека…
— Да, я помню…
— Один из них был я…
— А другой?
— Борис… ваш сын…
— Мой сын… мой сын… И я его не узнала… — зарыдала она…
