вонзилось в висок. Только бы она правильно оценила положение!
Он остановился возле палатки и долго всматривался в великолепие ночного неба. Однако поймал себя на том, что думает вовсе не о космических глубинах и даже не о судьбе Генрики, а о том, наблюдали ли за ним сегодня вечером. Чьи глаза следили за ним или следят до сих пор? Может, кто-то смотрит в бинокль из лагеря рабочих? На лбу выступил пот, спина стала вдруг мокрой. Но скорее всего, это от выпитого коньяка. Было бы легче, если бы те люди как-то дали о себе знать, не так бы давила неопределенность…
Он вздохнул и вошел в палатку. Шольцу, чтобы утром быть в Тунисе, надо выехать еще до полуночи. Это четыреста пятьдесят километров.
Он не хотел самому себе признаться в том, что не отваживается думать о Тиссо, не хочет попробовать представить, где он сейчас, о чем думает, на что надеется. Скорее всего, только на него, Винтера. Он теперь отвечает за жизнь Тиссо, является единственной его надеждой. Надеждой… Какой надеждой? Почему, собственно, он должен платить по чужим счетам? С утра прошло уже десять тысяч лет, Тиссо давно забыт, будто его и не было…
Он спрятал лицо в ладонях. Ради бога, нет! Он должен что-нибудь делать против этого ужаса, не должен сдаваться!
Но рассудок ему говорил: «Насилие можно победить только еще большим насилием, у кого в руках оружие — у того и власть!»
Он разделся в темноте и упал на кровать. А может, Тиссо давно уже мертв, мертв с той самой минуты, как его похитили, с ним затеяли жестокую игру? Похитители ведь понимают, что другая сторона всегда может обратиться в полицию незаметно для них, что их хитрости будет противопоставлена другая хитрость.
Он закрыл глаза. Спать!
Утром у мира будет другое лицо. Другое, доброе. Да, доброе, как же… У каждого дня доброе лицо и отвратительное нутро!
Глава III
Солнце исчезло.
Тьма была желто-коричневого цвета.
Тьма звенела. Скрежетала, как ржавое железо. Песок проникал сквозь стенки палатки, сквозь ткань и сквозь швы. Впивался в кожу, забивался под веки, и невозможно было от него ни укрыться, ни убежать. Буровая вышка исчезла. «Лендровер», на котором он приехал, исчез., Шершавый, обжигающий, докрасна раскаленный ирифи атаковал без передышки. Поднимал песок, заполнял им пространство и с громом и визгом гнал песчаную стену против армейской палатки буровой бригады. В несколько минут ирифи содрал всю краску с металлоконструкций и вонзился в полотняные стены. С подветренной стороны начали образовываться наносы. Войтех знал, что против песчаной бури нет защиты. Он уже встречался с ней в этих краях несколько раз. Если она продлится до вечера, работы затормозятся на несколько дней. Придется по радио вызывать бульдозеры, чтобы они разгребли песок вокруг вышки, расчистили подъездные пути, иначе тут- не пройдут даже вездеходы. Кто знает, сколько на это уйдет времени. После такой бури все вокруг станет другое, пустыня обретет новое лицо, но смены должны заступать на вахту регулярно, топливо для привода агрегатов должно подвозиться своевременно. Буря бурей, а работа должна продолжаться.
Стояла невыносимая отупляющая жара. Температура поднялась не менее чем на десять градусов, а внутри палатки еще больше. Все сидели неподвижно вокруг стола, закутавшись в тяжелые бурнусы. Без покрывал они уже начали бы задыхаться от песка и пыли. Материал действовал как фильтр.
Никто не разговаривал. Неподвижное скопление закутанных фигур. Только оглушающий звук движущегося песка, напоминающий треск чугунных отливок в огромном литейном цехе. Они и не пытались определить, сколько прошло времени. Каждое движение, каждая мысль в этой густой раскаленной атмосфере утомляли. Дизель-агрегат успели закрыть брезентом до того, как буря разыгралась во всю мощь. Когда она кончится, буровая вышка будет блестеть, точно полированный алюминий, когда кончится…
Только бы кончилась, только бы кончилась! Ни о чем другом думать не было сил. Веки ободраны до крови, бронхи полны песку. Лучше бы он оставался на базе. Там тоже несколько дней придется разгребать наносы, а работы будут стоять. Он заставил себя посмотреть на часы: сколько времени они будут еще так сидеть? Половина первого. Ему показалось, что душераздирающий рев снаружи стихает. Он пошевелился.
— Еще нет, еще нет, мсье, — сказал, как будто издалека, буровой мастер Фуад Гай. — Ирифи только отдыхает, набирает силу. Еще нет.
Он снова втянул голову в плечи, съежился под бурнусом. Сухой жар высасывал пот прежде, чем он выступит. Обезвоживал и мумифицировал. Восемь закутанных мужчин походили на мумии. Они пока еще жили, но если буря продлится два- три дня, здесь образуется огромный бархан, в котором они найдут себе могилу.
Боже мой, что же они хотят найти в этой пустыне, пришло ему неожиданно в голову. Какие тут у них могут быть интересы? Добыча, если до нее когда-нибудь и дойдет, будет чертовски дорогой и сложной. Зачем же они похитили Тиссо? Может, собираются потребовать выкуп прямо у ООН? Что-то новенькое в практике террористов. Мир охвачен горячкой насилия и произвола. Он не сумел справиться ни с технической революцией, ни с демографическим взрывом. Не смог найти равновесие между развитием техники и человеческим сознанием. Общественные системы безнадежно отстали от всемогущего прогресса. Архаичные, окаменевшие, они не могут управлять противоречивой человеческой психикой. Старые ценности списали на свалку, новых не приобрели. Их заменяют страх и бесправие, жестокость и произвол. Даже в пустыне от них нет спасения, но и сама она перед ними не устоит. Он снова был парализован ощущением собственной беспомощности. Человек ничего не может предпринять против убийц и насильников. Остается только ждать и надеяться.
Когда он снова посмотрел на часы, было половина третьего. Вероятно, он уснул или потерял сознание, провалился в забытье. В палатку заглядывало солнце. Оно было еще грязновато-коричневым, но это, несомненно, было солнце. Фуад Гай стоял у открытого входа и выглядывал наружу. В воздухе еще носилась пыль, но сквозь нее уже ясно была видна буровая вышка.
Он стряхнул с себя пыль и попробовал встать. У него тряслись ноги. Он схватился за стол, и это движение пробудило остальных.
— Господин доктор, господин доктор, — хрипло позвал буро-' вой мастер и закашлялся. Теперь придется до конца дня кашлять пылью пустыни. — Можно пойти посмотреть…
Он дотащился до выхода. Песок постепенно оседал, солнце приобрело уже красноватую окраску. Он не мог поверить своим глазам. Все вокруг изменилось. Это был совсем другой район пустыни, другая вышка. За палаткой возвышался продолговатый бархан. Вышка была окружена грядой невысоких холмов, насоса не было видно, а площадка из бетонных панелей исчезла. Вдалеке, по гребням песчаных волн, медленно двигался всадник.
— Видите, мсье, этот человек переждал бурю со своим верблюдом в пустыне, — сказал одобрительно Гай. — Мы бы этого уже не сумели.
— Откуда он тут взялся? — спросил изумленно Винтер.
— Не знаю. Кажется, он едет к оазису Тарфа, который ближе всего.
— Но откуда?
Тот пожал плечами.
— Возможно, он хотел посмотреть на нашу вышку, буря застигла его, а теперь он возвращается в оазис. Иногда здесь появляются люди, они ведь любопытны.
Винтер смотрел на удаляющийся силуэт. Все повторяется. Он знал этого наездника или предполагал, что знает. Он появлялся всегда там, где начинали работы, или следил за жизнью базы. Это был все тот же
