„Митрополии“ звонят!»— писал Пушкин в одном из своих шуточных стихотворений, осмеивающих местные кислые нравы и обычаи. Он любил читать эти стихи вслух, подражая глухому басу церковного колокола.
Из письма Никиты Тимофеевича Козлова, «Главного камердинера Его высокородия Александра Сергеевича Пушкина к супруге моей Надежде Федоровне Козловой из г. Одессы» 15 сентября 1823 года.
Милостивая государыня супруга моя Надежда Федоровна!
Пишет ваш законный муж Никита Тимофеич! Долгота разлуки нашей сделала меня несчастным человеком, но, невзирая на плачевное состояние мое, я жив и здоров, чего и вам от господа бога желаю. Извещаю вас, что мы теперь перебрались в другой город, именуемый Одес. Жизнь наша имеет мало покоя. Слова мои весьма бессильны и не могут стремиться к вам с необходимой ясностью, потому что жизнь эта полна смятения и беспокойства. Но никто как бог и его святые угодники! Разлетятся все суетные привидения, и пути наши прояснятся! Посылаю я к вам 15 рублей для утешения. В здешних краях деньги весьма дороги, и мы всегда терпим от них многие неприятности и обиды.
Кланяюсь вам низко. Муж ваш Никита Тимофеич.
Еще низко кланяемся вашей родной матушке Иринии Родионовне и моей дорогой куме, еще кланяюсь Михаиле Ивановичу с детками его и всем родственным и соседям.
Жизнь Пушкина, «опального вольнодумца и афеиста», закончилась на юге ссорой с «придворным холопом и мелким эгоистом» — графом М. С. Воронцовым. Это и привело к ссылке в Псковскую губернию, в село Михайловское.
29 июля 1824 года одесский градоначальник граф Гурьев прислал Пушкину бумагу. Эту бумагу предлагалось немедленно подписать.
Никита развернул пакет, надел очки и стал читать:
«Нижеподписавшийся сим обязывается по данному от г. одесского градоначальника маршруту без замедления отправиться к месту назначения в губернский город Псков, не останавливаясь нигде по своему произволу… На сей путь начислено прогонных на три лошади триста восемьдесят девять рублей четыре копейки.
Получил…….
Коллежский секретарь……..»
— Ну, и слава тебе, господи! Хотя и не густо отвалили… — И Никита, перекрестясь, положил бумагу на письменный стол Александра Сергеевича.
В дорогу собирались спешно. Никита бегал к разным лицам с записочками Пушкина об одолжении 20, 30, 50 рублей… На деньги, взятые у Веры Федоровны Вяземской, купили дорожную, модную, даже щегольскую коляску. «Потом кому-нибудь продадим», — заметил Пушкин.
Наконец всё было кончено. 31 июля утром шикарная карета, запряженная тремя старыми казенными одрами, ехала по улицам шумной, чванливой Одессы.
В карете сидели двое — один молодой, маленький, смуглый, с голубыми чуть навыкате глазами, другой высокий, степенный старик. «В желтых нанковых, небрежно надетых шароварах, в русской цветной измятой рубахе, подвязанной вытертым черным шейным платком, Пушкин показался мне при встрече в Чернигове похожим на своего бедно одетого слугу…» — писал юноша Подолинский своим родным о встрече на дороге с Пушкиным.
Ехали долго, через многие губернии. Проехали Елизаветград, Кременчуг. Не доезжая до Кременчуга, на станции Семеновой, Пушкин крикнул Никите: «Вспомнил! Стой! Ночевать будем здесь. Будешь ждать меня!» А сам верхом, без седла, на почтовой лошади, не снимая хомута, поскакал к своему товарищу Родзянке, жившему отсюда в четырех верстах… Только Родзянки дома не было. Вернулся скоро, и сразу же тронулись дальше. Проехали Прилуки, Нежин, Чернигов, Оршу, Витебск, Полоцк. Мужики и бабы, работавшие в поле, с удивлением рассматривали странную пару… В дороге изрядно обносились. Похудели.
Наконец 9 августа показались холмы Опочки. Дальше казна отказывалась везти на своих лошадях. Нужно было дать знать в Михайловское. Подождали в трактире у Лапина и, как прислали лошадей, тронулись восвояси.
На другой день после приезда Никита был вызван в кабинет к старому барину на расправу.
Сергей Львович бегал по комнате, размахивал руками и кричал:
— Стыдно тебе, старый пес, что ты, невзирая на мои строгие приказания, ничего не донес о сыне… Как Ты исполнял свою должность! Ах ты, развратный старый черт! Да я тебя пошлю свиней пасти! Прочь с моих глаз… На конюшню… Выпороть стервеца!
Разжалованный Никита был отнят у Александра Сергеевича и вскоре отправлен в Петербург «с сельскими припасами». Впоследствии он был назначен в услужение Льву Сергеевичу.
Как жил Никита Тимофеевич у Льва Сергеевича, мы знаем очень мало, да и жил он с ним недолго…
«Утром достопамятного 14 декабря 1825 года, — рассказывает сын Ольги Сергеевны А. Н. Павлищев, — дядя Лев исчезает из родительского дома…» Как известно, Лев Сергеевич оказался на Сенатской площади. Туда же направился и Никита.
В этот день было много любопытных, толпившихся около Сенатской площади, глазевших из соседних улиц на «действо». На стройке Исаакиевского собора — и на лесах, и возле них — толпились рабочие, разного рода мелкие служащие, дворовые. Тут же устроился и Никита Тимофеевич, симпатии которого были всецело на стороне восставших. Среди них было много друзей Александра Сергеевича., Некоторых он хорошо знал… Он увидел, как Лев Сергеевич появился в центре площади, занятой восставшими, подошел к Вильгельму Карловичу Кюхельбекеру. Заметив Льва Сергеевича, Кюхельбекер, указывая на Пушкина Одоевскому, крикнул: «Господа, примем и этого молодого воина!»
Потом началась пальба и душегубство, и Никита в ужасе побежал домой.
Весть о восстании дошла и до Сергея Львовича. Когда он заметил отсутствие Льва Сергеевича, страшное подозрение зашевелилось в его душе…
— Никиту! Позвать мне Никиту! — истошно завопил он.
Никита долго не появлялся. Наконец, как рассказывает Павлищев, «знаменитый Никита Тимофеевич явился к деду в кабинет с растрепанными чувствами».
— Где ты пропадал?
— Виноват, — ответил Никита, — ей-богу, у ворот стоял!
— А Леон Сергеевич где?
И тут Никита доложил, что на Сенатской площади солдаты передрались и искалеченных видимо- невидимо, а губернатор Милорадович уже на том свете, а Лев Сергеевич там…
«Никита, — продолжает свой рассказ Павлищев, — видя, что произвел эффект, напустил на себя пущую важность и занялся причитанием: „Красное солнышко, ты батюшко, Сергей Львович! Душенька моя переворачивается, что моего ненаглядного Левона Сергеича нет. Где он пропадает, родименький?“ Сергей Львович от такого причитания напугался еще больше и рассудил тут же попотчевать причитальщика здоровенной тукманкой и бежать за Львом немедля».
Лев Сергеевич, слава богу, остался жив. Из этой истории он выпутался безнаказанным.
Зимой 1826 года Никита Тимофеевич выехал с Сергеем Львовичем в нижегородское имение Пушкиных, где Сергей Львович входил во владение селом Кистеневом. По распоряжению барина «за усердие и расторопность» Никите был пожалован бараний тулуп, о чем и «в амбарную книгу было записано».
Сидя в заснеженном Кистеневе, Сергей Львович заставлял Никиту по вечерам сказки сказывать, толковать сны: Никита считался большим мастером этого дела. В одном из своих писем Сергей Львович писал: «Я сильно беспокоился о Саше, да и теперь беспокоюсь, потому что видел сегодня во сне, будто он женился. Рассказал я свой сон Никите, а этот старый хрен: „Батюшка, ясное солнышко ты наше, Сергей Львович! Сон ведь твой не к ладу!“ Знаешь манеру нашего Никитки утешать…»
В сентябре 1826 года, на радостях по случаю освобождения сына из ссылки, Никита Козлов, по
