«Прости, чувак, – сказал я. – Нам хилять пора. А насчет справки – заходи. Не проблема».
Я назвал ему адрес больницы и готов был уже сделать этот последний шаг, но меня вдруг кто-то резко схватил за локоть.
«А чего это гражданские к нашим девушкам пристают? – крикнул высокий белобрысый курсант, нависая надо мной и стараясь привлечь внимание остальных военных. – Не положено так прижиматься. А ну, отпусти ее!»
Я растерялся. Я понятия не имел, что теперь делать, поскольку, отпустив свою новую знакомую, я тем самым немедленно выставлял ее на посмешище. Поступить так вероломно с доверившейся мне девушкой я просто не мог. С другой стороны, лицо этого курсанта как-то уж очень быстро наливалось кровью. Вера вздрогнула и еще сильнее прижалась ко мне спиной. Буквально вдавилась в мой живот.
«Отпусти, тебе говорю!» – рявкнул побагровевший курсант и в следующую секунду рухнул передо мной на колени.
Не успев удивиться, я поднял взгляд и увидел стоявшего за ним Гошу-Жорика, который уже размахнулся, чтобы нанести второй удар.
«Не надо!» – крикнула Вера и закрыла руками лицо.
Гоша, как молотобоец кувалдой, грохнул курсанта кулаком в ухо, и тот повалился на бок. Перешагнув через него, Гоша обхватил меня и Веру двумя руками и начал проталкивать нас через толпу. Сзади раздался еще один женский крик.
«Давай, давай! – жарко шептал мне в ухо Гоша-Жорик. – Пока они не очухались. Сейчас начнется!»
И оно началось.
Справа от нас прозвучал резкий и короткий свист, и Гоша тут же покачнулся от сильного удара.
«Давай, студент! Не останавливайся! – сквозь зубы прошипел он. – Надо выскочить на воздух! Тут они нас уроют!»
Я изо всех сил прижимал к себе Веру, стараясь укрыть ее от града ударов, который обрушился на нас буквально со всех сторон. Мы уже двигались по коридору. Вокруг нас кипел рой разъяренных курсантских лиц. В воздухе просвистел ремень, потом еще один, и, наконец, тяжелая пряжка врезалась мне в плечо.
В глазах у меня потемнело от боли, и я едва не выпустил Веру из рук.
«Давай, студент! – закричал Гоша, толкая меня к выходу на улицу, а сам делая шаг назад. – Я догоню!»
«Бритва! – закричал кто-то у нас за спиной. – У него бритва!»
«Ну, давайте, сучата! – зашипел Гоша. – Подходите по одному!»
Я обернулся и увидел, как они расступились, образовав вокруг него полукруг, чтобы сверкающая серебристая молния у него в руке никого не задела.
«Беги!» – закричал он, и мы с Верой побежали.
Когда он нас догнал, у меня уже не оставалось никаких сил. Так быстро и так долго я не бегал никогда в жизни.
«Ну, ты мечешь, студент, – проговорил, задыхаясь Гоша-Жорик. – Как спутник на орбите».
Он согнулся и, упираясь руками в колени, помотал головой.
«Ты… никого не порезал?» – сказал я, пытаясь перевести дыхание.
«Ну и дурак ты, Гоша», – точно так же запыхавшись, выговорила Вера.
«Сама ты, – ответил Гоша. – Валерка только-только в армию загремел, а ты уже по курсантам скачешь».
«Не твое дело, дурак».
«Еще раз скажешь «дурак» – я тебе в ухо двину».
«Пошел ты! – она несильно пнула его по ноге. – С тобой свяжись – точно в тюрьму посадят».
Она повернулась ко мне:
«Я же только до двери просила меня довести. А вы притащили этого идиота!»
«Ты теперь моя девушка, – все еще не выпрямляясь, сказал Гоша. – Меня Валерка просил за тобой присмотреть».
«Ага, разбежался! Сидишь у себя в дурдоме – вот и сиди. И Валерку своего после армии можешь позвать туда же».
«А вам большое спасибо, – язвительно сказала она, снова поворачиваясь в мою сторону. – Как я теперь там в следующий раз появлюсь? И так дежурный офицер пускать не хотел. Говорит – из-за вас одни драки».
«Но я же не знал…» – сказал я.
«Да, да. Целуйтесь теперь со своим Гошей!»
Она развернулась и быстро пошла в сторону стадиона «Динамо». Платье у нее на спине распахнулось, обнажив полоски бюстгальтера, но она уже не помнила ни о чем.
«Эй, стой! – крикнул Гоша. – Стой!»
Она, не оборачиваясь, показала в нашу сторону фигу.
«Вот дура! – сказал он. – Ну ладно, сама потом прибежит… А чего это она говорила, чтоб мы с тобой целовались? Вы что, целоваться с ней собрались?»
Голос его зазвучал настороженно.
«Да нет. Просто она попросила меня проводить ее до двери».
«А чего ты тогда к ней так прижимался? Откуда ты ее знаешь?»
«Я ее не знаю. Первый раз сегодня увидел».
«Да? А то смотри у меня, студент. Порежу на тряпочки».
Мы помолчали.
«Ты зачем бритву туда принес?» – наконец, сказал я.
«А ты хотел, чтобы они нас урыли?»
«А если бы порезал кого-нибудь?»
«Я и порезал».
Над головой у нас от резкого порыва ветра зашумели кроны деревьев. Где-то невдалеке два раза прогудел автомобиль.
«Не дрейфь, – сказал Гоша. – Это же я порезал. Ты тут совсем ни при чем… Хотя бритва, конечно, твоя… Зря ты мне ее оставил. Я же сумасшедший».
«Насмерть?» – спросил я, практически ничего не соображая.
«Откуда мне знать? Кровищи вроде бы много. Ладно, пошли. Надо возвращаться в больницу».
Запинаясь и не разбирая дороги, я двинулся следом за ним, но потом в хаосе завертевшихся у меня в голове обрывков мыслей, панического страха и каких-то незавершенных чужих фраз, я вдруг вспомнил о своем однокурснике.
«Ты адрес ему сказал?!! – зашипел на меня Гоша. – Тогда нам кранты. Понаедут кудрявые».
Так он называл милиционеров из-за их коротких стрижек.
«Слушай, у тебя деньги есть?»
«Зарплату вчера давали», – сказал я.
«Молодца. Двигаем на Киевский. В шесть утра будет поезд».
На вокзале он забрался с ногами на лавку и тут же уснул, а я всю ночь вертел головой, провожая взглядом каждого патрульного милиционера. Впервые за несколько месяцев мысли о моей Рахили покинули меня. Оставили рядом с безмятежно сопевшим Гошей.
Обещанный Гошей-Жориком киевский рай обернулся безденежьем, проливным дождем, двумя мохеровыми кепками и огромным листом фанеры. Зарплаты, полученной накануне нашего бегства из Москвы, хватило совсем ненадолго. У моего спутника оказались весьма дорогие привычки. Первые три дня мы обитали в самых шикарных ресторанах. Гоша щедро раздавал мои деньги официантам, подмигивая мне каждый раз, как будто между нами был какой-то тайный сговор и как будто от этого подмигивания денег в моих карманах должно было становиться все больше. Но их становилось все меньше, а улицы Киева все сильнее напоминали каналы Венеции. Хотя я там никогда не был, чтобы судить наверняка. И даже подозревал, что теперь никогда и не буду.
Потому что то ли из-за дождя, который никак не мог кончиться, то ли из-за бездомной неприкаянности и
