Одиннадцатом съезде. — Экономической силы в руках пролетарского государства совершенно достаточно для того, чтобы обеспечить переход к коммунизму, Чего же не хватает?» К Одиннадцатому съезду партия пришла «вычищенной»: в результате «чистки», решенной на Десятом съезде, было исключено 23,3% персонального состава. Но и эта «вычищенная» партия не удовлетворяет её вождя. Ленин упрекает коммунистов, «которые управляют», в «некультурности». Он утверждает, что «не они ведут, а их ведут». Ленин обращается к истории: «Если народ, который завоевал, культурнее народа побежденного, он навязывает ему свою культуру, а если наоборот, то бывает так, что побежденный свою культуру навязывает завоевателю». Ленин опасается, что, как варвары, завоевав цивилизованную страну, становились цивилизованными, так и коммунисты, завоевав Россию, воспримут культуру побежденных. И в то же время Ленин обрушивается на «некультурность» коммунистов. Противоречие лишь кажущееся. Вождь партии и глава правительства, говоря о «культуре», имеет в виду технику управления государством, управления хозяйством. Причину плохого хозяйствования, подтвержденного опытом работы за год, то есть между Десятым и Одиннадцатым съездами, Ленин видит в «коммунистическом чванстве». Комчванство, как начинают называть очередной порок, это — гордость победителей, уверенных в том, что все, что они делают — правильно, уверенных в том, что сила решает все проблемы. Комчванство было в глазах Ленина пороком прежде всего потому, что гордость победителей расшатывала партийную дисциплину: герои гражданской войны ждали наград, вели себя, как удельные князья, объединялись кланами фронтовых друзей, бросавших вызов ЦК. Тактика Ленина заключается в использовании одного клана против другого, имея в виду ослабление каждого из них и укрепление ЦК. Когда в ноябре 1920 года Троцкий выступил на Всероссийской конференции профсоюзов с требованием распространить военные методы на руководство экономикой и «военизировать» профсоюзы, Ленин поддержал позицию Зиновьева, выступавшего с лозунгами демократизации внутрипартийной жизни и свободы внутрипартийной критики. Троцкий, возглавлявший в это время, кроме народного комиссариата войны, железнодорожный и водный транспорт, сосредоточил в своих руках слишком большую власть. Сохранив главное («партия безусловно направляет» всю работу профсоюзов), Ленин смягчил наиболее острые формулировки Троцкого и значительно ослабил его влияние. Но когда в январе 1921 года руководители крупнейших профсоюзов — Александр Шляпников, Юрий Лутовинов, Алексей Киселев опубликовали тезисы, в которых выдвигали чудовищную, по мнению Ленина, идею о передаче управления всем народным хозяйством «всероссийскому съезду производителей», глава советского государства немедленно возобновил союз с Троцким.
А Рыков рассказывал С. Либерману, одному из крупнейших специалистов русского лесного хозяйства, приглашенному руководить национализированной лесной промышленностью: «Вот я сижу у руля социалистического строительства, в ВСНХ. Мне Ильич верит — и как все же трудно с ним! Никак нельзя на него положиться на все 100%. Придешь, обсудишь, договоришься, и он тебе скажет: «Выступи, и я тебя поддержу». А как только он почувствует, что настроение большинства против этого предложения, он тут же тебя предаст... Владимир Ильич все предаст, от всего откажется, но все это во имя революции и социализма, оставаясь верным лишь основной идее — социализму, коммунизму...»
Революция и «основная идея» воплощались для Ленина в Партии. Ей он всегда верен. Борьбу с «Рабочей оппозицией», которая выступает против политики Ленина на Десятом съезде, он ведет под лозунгом укрепления единства партии. Главный, смертный грех Рабочей оппозиции» заключался в том, что она возражала против отождествления партии с рабочим классом, отвергала притязания партии на диктатуру от имени «авангарда пролетариата». «Рабочая оппозиция», констатируя, что в РСФСР «рабочий класс является единственным классом, который влачит каторжное, позорно-жалкое существование...», требовала передать профсоюзам защиту интересов рабочих, как и управление экономикой. Это было посягательство на «основную идею», на монополию партии.
Монополия партии не означала, однако, монополии членов партии. Ленин был недоволен членами партии. Свою речь на Одиннадцатом съезде он заканчивает словами: «Надо сознать и не бояться сознать, что ответственные коммунисты в 99 случаях из 100 не на то приставлены, к чему они сейчас пригодны, не умеют вести свое дело и должны учиться».
Троцкий говорил в 1919 году, что в лице наших комиссаров «мы имеем новый орден самураев». В 1921 году Сталин, как обычно, заимствует идею у Троцкого, но, снижая пафос, уточняет, детализирует. Сталин видит «компартию как своего рода орден меченосцев внутри государства Советского, направляющий органы последнего и одухотворяющий их деятельность». Если и Троцкий, и Сталин видят партию (комиссары Троцкого были лучшей частью партии), как орден избранных, одухотворяемых некой идеей, то образцы для подражания каждый из соратников Ленина выбирает по своему вкусу. Принципиальное различие между самураями и ливонцами заключалось в том, что «псы-рыцари», как называл меченосцев Маркс, обращали в истинную веру население покоренной страны, а самураи жили у себя на родине.
Развивая параллель «орден меченосцев — компартия», Сталин подчеркивает «значение старой гвардии внутри этого могучего ордена. Пополнение старой гвардии новыми закалившимися за последние три-четыре года работниками». Менее чем за год до своего избрания генеральным секретарем ЦК, Сталин представляет себе партию, как орден завоевателей в оккупированной стране, построенной по строго иерархическому принципу.
Правящая партия — иерархический орден должна была завершить иерархическую пирамиду советского государства: внизу — крестьянство, чуть выше — полезная интеллигенция, еще выше — рабочим класс, наверху — Хозяин-партия. В одном из самых первых советских романов, в
Молодая, еще не «закалившаяся» коммунистка нуждается в идеологической обработке, ибо она побывала в Москве и увидела там лестницу: «На одном вокзале, большая такая лестница есть, и вся она от верху до низу устлана людьми. Мужчины, женщины, дети лежат на ступенях вперемежку со своим жалким и грязным скарбом... И по этой же ужасной лестнице, ступая брезгливо и осторожно, скорее брезгливо, сходит вниз какой-нибудь щеголеватый комиссар, и комиссарская звезда блестит на его груди, а он так осторожно, между измученных грязных тел ставит свои лакированные сапожки, спускается вниз...»
Эта лестница, реалистически изображенная пролетарским писателем, еще не подозревавшим, что нужно и можно писать иначе, могла служить символом молодого советского государства.
Партия — орден меченосцев в завоеванной стране, колдуны среди дикарей, могла выполнять свою функцию Хозяина жизни лишь в том случае, если она была едина, сплочена, если она была послушным инструментом в руках вождей. Необходимость единства стала для Ленина очевиднее, чем когда-либо было в период перехода к НЭПу. Дисциплина нужна армии в период отступления в особенности. Десятый съезд принимает резолюцию «О синдикалистском и анархическом уклоне», направленную против «Рабочей оппозиции», и резолюцию «О единстве партии», запрещающую фракционную деятельность под угрозой исключения.
Резолюция «О единстве партии» открывает новую главу в ее истории. Знаменательно, что, принятая съездом в отсутствии около 200 делегатов, выехавших на подавление восстания в Кронштадте и Антоновщины, эта резолюция в течение нескольких лет оставалась секретной. Авторы резолюции и все те, кто голосовал за нее, подсознательно чувствовали, что характер партии меняется. Лишь Радек, что-то предчувствуя, предупреждал о том, что все голосующие за резолюцию могут испытать ее действие на своей
