как молод. Ни единого седого волоса в бороде.
Касваллон, глядя в яркие голубые глаза, понимал, что она уходит. Он крепко сжал руку, которую она ему подала.
— Скажи правду, Касваллон, удалось ли мне сделать что-то хорошее?
— Да. Ты спасла мальчиков.
— А мое королевство? Та ли я королева, какую ты желал видеть?
— Да, — твердо ответил он.
Она улыбнулась снова. По бледной щеке скатилась слеза.
— Бедный Касваллон. Ты не знаешь, чью руку держишь, но со временем тебе это откроется.
Он прижал ее руку к губам.
— Я знаю, как ты отважна. И не сомневаюсь, что среди королев не было равных тебе.
Ее глаза закрылись, с губ сорвался долгий прерывистый вздох. Касваллон, помедлив еще немного, положил руку королевы на грудь.
— Но кто же она? — спросил лорд-ловчий.
— Кем бы она ни была, я скорблю о ее кончине.
— Она была королевой в нездешнем мире. И всегда побеждала, — сказал Гаэлен и заплакал.
5
Ленноксу зашили плечо, вправили сломанную кость. Он сидел, прислонившись к дереву, серый от боли, но ни разу не застонал, только зажмурился и зубами скрипел.
Лейн, которому наложили швы на грудь, держался не менее стойко. Их отец Леофас не скрывал своей гордости; Бадрейг, отец убитого накануне Дрейга, прятал лицо в ладонях.
Счастливый Камбил, оставив Агвейна, которого уже не чаял увидеть живым, подошел и сел рядом.
— Мне жаль, друг. Право же, очень жаль.
Бадрейг, не поднимая головы, молча кивнул.
Касваллон вместе с остальными осматривал зверя. Тот, ощеривший кровавые клыки, даже и мертвый был страшен.
— Отродясь такого не видел, — пробормотал Касваллон, — и не приведи боги увидеть еще раз.
Могилу королевы отметили белым камнем — Камбил обещал, что позже на нем сделают надпись. После этого Бадрейг с пятью охотниками отправился назад к водопаду хоронить останки погибших мальчиков, Камбил же, Леофас и Касваллон остались со спасенными. Решено было заночевать на поляне, а назавтра, отдохнув хорошенько, двинуться в родную деревню.
Взрослых больше всего беспокоил Леннокс, потерявший много крови. Гвалчмай, оглушенный падением, долго лежал без сознания и не видел последнего боя Сигурни, но потом встал как ни в чем не бывало.
Вечером Леннокс улегся рано, надеясь, что сон избавит его от страданий. Остальные ребята сидели у костра и вели себя неестественно тихо. Агвейн потерял друзей и сам едва избежал их участи; Лейн уступил свое первенство бывшему жителю равнин; Гаэлен открыл в себе силу, о которой прежде не знал. Гвалчмая события затронули не столь глубоко, но и он молчал, чувствуя, что его друзьям не хочется говорить.
Касваллон приготовил им наваристый суп. Его тоже обуревали самые разные чувства: он горевал по умершим мальчикам, гордился живыми, вступившими в бой со зверем, радовался тому, что его приемыш показал себя таким молодцом — кто знает, оказался бы он сам способен на это в возрасте Гаэлена. Мало того, его неотступно преследовали последние слова королевы. Он счел бы, что она бредит, не будь ее взгляд столь ясным.
Касваллон хорошо разбирался в людях и сразу понял, что умирающая воительница — великая женщина, наделенная необычайным мужеством и благородством. Он не удивился, услышав, что она королева.
Но каким королевством она правила и откуда могла знать его, Касваллона?
Она пришла из-за Врат. Что там, на той стороне?
Только Оракул знает. И еще Талиесен.
Касваллон отошел от костра, чтобы поразмыслить в одиночестве, но Камбил пожелал присоединиться к нему. Они вместе поднялись на высокий холм.
— Бадрейг окончательно сломлен, — тихо сказал Камбил, запахнувшись в зеленый плащ.
— Тут уж ничего не поделаешь.
— Я чувствую себя виноватым. Прошлой ночью я молился, чтобы Агвейн остался жив, и готов был отдать за его жизнь любую другую. Горе Бадрейга я разделил далеко не сразу.
— Это можно понять.
— Я не просил меня утешать! — вспылил лорд-ловчий.
— Я и не утешаю. Что, по-твоему, почувствовал я, увидав Гаэлена живым?
— Это не одно и то же. Ты привязан к нему, но он тебе не родной. Ты не видел, как он учился ходить, не слыхал его первых слов, не водил его маленьким на охоту.
— И то верно, — миролюбиво признал Касваллон.
— Тем не менее он настоящий герой. Твой Гаэлен доказал, что зовется горцем по праву.
— Да.
— Но лордом-ловчим ему никогда не бывать.
Касваллон повернулся и заглянул Камбилу в глаза. Тот смотрел мимо, в лес, но Касваллон хорошо понял, что он хотел сказать. Битвой командовал Гаэлен, подчинив себе и Лейна, и Агвейна. Именно из такого теста и создаются впоследствии лорды-ловчие. Камбил мечтал, что его место когда-нибудь займет Агвейн, но теперь его уверенность в сыне поколебалась.
— Будь доволен, что Агвейн жив, — сказал Касваллон. — Будущее само о себе позаботится.
— Но ты согласен, что не пристало низиннику возглавлять клан?
— Это решит совет, когда ты перестанешь быть лордом.
— Выходит, ты намерен заменить Агвейна этим мальчишкой?! — вскричал, покраснев, Камбил.
— Даже в мыслях не держу ничего такого, — вздохнул Касваллон.
— Меч нашел Агвейн.
— Кто же еще.
Камбил помолчал немного и встал.
— Никогда мы с тобой не подружимся, — молвил он с грустью.
— Ты видишь чудищ там, где их нет. Я не честолюбив, родич, и не строю никаких планов на своих сыновей. Свою судьбу они выберут сами, сообразно своим желаниям и способностям. Я хочу лишь, чтобы они были здоровы и счастливы в браке, все остальное вздор. Люди смертны, а в могилу с собой никто ничего не берет.
— Хотел бы я тебе верить, да не получается. Смотрю на тебя и вижу человека, который мог бы стать лордом-ловчим. Дети подражают тебе, у костров только о тебе и рассказывают. А что ты такое сделал? Воровал чужой скот. Что они все находят в тебе, Касваллон?
— Понятия не имею. Я этих басен не слушаю.
Камбил спустился в лагерь, а Касваллон сидел наверху и смотрел на звезды.
Холодное дуновение коснулось его затылка, но листья на деревьях даже не дрогнули. Касваллон оглянулся — позади стоял Талиесен в плаще из мерцающих перьев, с дубовым, увитым омелой посохом.
— Трое мальчиков погибли, — сказал Касваллон, освобождая друиду место на камне рядом с собой.
— Знаю. — Талиесен сел, опираясь на посох. — Королева тоже мертва.
— Кто она была? Как ее звали?
— Сигурни, королева-ястреб. Говорила она что-нибудь перед смертью?
