Лло Гифсе — всего лишь пустые россказни. Герцог грустно улыбнулся. Будь даже легенда верна и мятежная армия захватила бы Макту, его участь от этого не стала бы лучше. Народ его ненавидит — таковы плоды отцовской науки.
«Править можно либо с помощью любви, либо с помощью страха, — говорил отец, — но страх сильнее». Эти слова себя оправдали. Сейчас, ожидая решения своей судьбы, герцог понимал, что нет в Макте человека, который помог бы ему, и мало кто прольет слезу, когда прольется его кровь.
— Прикажете завтрак, ваша светлость? — спросила девушка-рабыня, имени которой он не помнил.
— Нет. — А хороша смуглянка. Он переспал с ней как-то этой зимой, но в памяти это опять-таки не отложилось. Хорошо, что он так и не женился. Он собирался это сделать, чтобы завести наследника, но решил подождать до пятидесяти лет. Теперь, по крайней мере, хоть за семью не надо бояться.
Услышав во дворе топот копыт, он подошел к окну. Пятьсот королевских кавалеристов в черных плащах выезжали из замка, направляясь к лесу.
Герцог вызвал к себе капитана и спросил:
— Куда это они?
— Насколько мне известно, король послал их в лес, чтобы оценить, насколько сильна армия Лло Гифса.
— Нет там никакой армии. Есть только жалкие деревушки, где эти молодчики будут насиловать и убивать. Боги! Мир поистине обезумел.
Капитан промолчал, и герцог отпустил его.
— Ступай и доложи о том, что я сказал. Не сомневаюсь, что Океса вознаградит тебя за это.
Капитан с поклоном вышел, и герцог услышал, как в двери повернулся ключ.
Мананнан откинул простыни, снял с груди руку девушки и встал. Налив себе кубок золотистой амбрии, он стал смотреть, как всходит над горами солнце. Свежие силы потоком вливались в него. Девушка, пробудившись, улыбнулась ему и села.
— Как чувствует себя мой доблестный рыцарь?
Он со смехом вернулся в постель, откинул назад ее длинные волосы и поцеловал в шею. Белая кожа и мягкое тело заново разожгли в нем желание.
Час спустя девушка ушла, но он остался в постели. Солнце, струясь в открытое окно, омывало его теплом, из душистого сада слышалось пение птиц.
Мананнан выпил еще амбрии. Выкупался и оделся в голубые шелка. Выйдя в расположенный террасами сад, где цвели деревья и клумбы, он набрел на кружок поэтов, которые, сидя среди камелий, вели учтивый спор о природе красоты. Он послушал немного, но звуки отдаленной музыки увлекли его к павильону, где танцевали прекрасные женщины.
Солнце заливало сад неправдоподобно ярким блеском.
Оллатаир был прав. Туннель черных врат, где смотрели из мрака горящие глаза чудовищ, оледенил душу Мананнана ужасом. Но за ним рыцарю открылись невиданной прелести земля и город, подобных которому он еще не встречал. Высокие белые дома. Великолепные статуи, повсюду сады и цветущие рощи.
У городских ворот его встретил Павлус, поэт и бургомистр. Высокий и седовласый, он низко поклонился рыцарю.
— Наконец-то, Мананнан. Твой приезд — великая радость для нас.
— Вы знаете, кто я? — спешившись, спросил рыцарь.
— Дорогой мой, да ведь Самильданах только о тебе и говорит. Вот уж поистине счастливая весть! Он придет в восторг, когда услышит ее.
— Так он здесь? И жив?
— В городе его нет, но он жив и здоров. Как и все твои собратья. Они решили остаться в Вире и помочь нам в наших несчастьях. Однако ты устал. Позволь проводить тебя в мой дом, где ты сможешь выкупаться и подкрепиться.
Дом Павлуса оказался роскошным мраморным дворцом среди чудесного сада. Молодые женщины вышли им навстречу и увели Кауна в конюшню.
— У тебя много рабов, — заметил Мананнан.
— Они не рабы и служат мне добровольно. — Павлус провел Мананнана в отведенные ему покои и налил первый кубок амбрии. Выпив, Мананнан почувствовал прилив новых сил.
— Что это? — спросил он в изумлении.
— Это то, на чем зиждется все устройство нашей жизни. Это сама жизнь. С амбрией ты никогда не будешь нуждаться в лекарствах и никогда не состаришься.
Павлус сказал, что Самильданах и другие рыцари теперь на севере. Но через месяц должны вернуться. Поначалу Мананнан не находил себе места. Нельзя ли ему выехать им навстречу? Можно, отвечал Павлус, но лучше будет, если он несколько дней отдохнет, восстановит силы, а потом ему дадут провожатого. Прошло немного времени, и Мананнан полюбил белокаменный город. Его красота проникла в душу, и Габала стала казаться далекой и малозначительной.
Мананнан купался в ароматной воде и не нуждался в пище — стоило выпить амбрии, и силы возвращались к нему. Здешние жители вели себя добросердечно, и он несколько дней провел в библиотеках, музеях, изучая обычаи Вира. Вириане не были воинственным народом, но когда-то, как гласила история, содержали большую армию. Теперь у них остались только наемники для охраны границ, но соседние страны их почти не беспокоили.
— Зачем уехал Самильданах? — спросил Мананнан на четвертый день своего пребывания здесь.
— Чтобы помочь вашим несчастным соотечественникам, номадам, — ответил Павлус. — Он открыл им врата, чтобы они могли обосноваться на нашей земле.
— Вы совершаете доброе дело.
— Это не просто доброта, Мананнан. Последние тридцать лет мы страдаем от страшного мора, и у нас почти не осталось людей для обработки земли и удовлетворения наших нужд. Стране нужна новая кровь. Теперь на севере поселилось уже около двух тысяч номадов. Когда Самильданах вернется, ты сможешь посетить города, которые они там строят.
На пятый день Мананнану стало не по себе. Он чувствовал себя сильным, как лев, но его снедала тревога. Он поделился этим с Павлусом. И тот с улыбкой похлопал его по плечу.
— Не надо бояться, это амбрия. Она переделывает твое тело изнутри. Придавая ему неведомую доселе силу. Заодно она и тебя делает более чувствительным к собственному телу. Тебе нужна женщина.
— Я дал обет целомудрия.
— В самом деле? Но зачем? Мужчине всегда нужна женщина, поверь мне.
В ту ночь Павлус послал к нему Драйо, божественно прекрасную, живую, остроумную и чарующую. Они вместе осушили кувшин амбрии и предавались любви всю ночь. Павлус оказался прав. Беспокойство Мананнана прошло, и он почувствовал себя единым с этим новым миром. После Драйи его посещали Сенлис, Марин и другие, чьи имена он позабыл.
Наслаждение, которое он получал от такой жизни, было почти не по силам ему.
Город Вир в представлении Мананнана очень походил на рай. Здесь присутствовало все, кроме всемогущего бога, и это, по правде сказать, делало Вир даже лучше рая. Здесь не было судей, и все законы заменяла радость жизни.
Мананнан знакомился с вирской поэзией, скульптурой и живописью, наслаждался женскими прелестями и чувствовал себя хорошо, как никогда.
Когда приедет Самильданах, они вместе помогут Оллатаиру навести порядок в Габале, а потом вернутся сюда — к восторгам райской жизни.
На шестнадцатый вечер Маннанан уснул с мечтами об этом. Однако среди ночи проснулся от холода, весь дрожа, и нашел кувшин с амбрией пустым. Выбранившись, он встал. Ложась спать, он был уверен, что кувшин наполовину полон — но ничего, Павлус даст ему другой. В этот миг он увидел на стуле у окна чью-то фигуру. Ее лицо скрывалось в тени.
— Кто ты? — спросил он. — Впрочем, не важно. Сейчас я выпью, и мы поговорим.
— Ты не можешь говорить, пока не выпьешь? — глубоким грудным голосом отозвалась женщина. В памяти Мананнана шевельнулось что-то, но тут же и пропало, словно утренний туман.
