type='note'>[168] известили меня чтобы я не медлил ни минуты и как можно скорее покинул Голландию.
В конце послания Шуазеля была приписка: «
Граф сделал остановку, чтобы перевести дыхание.
— Собственно не эти интриги, — наконец продолжил он, — не предательство высшей власти оскорбили меня до глубины души, но унижение, которому в тот же день сознательно подверг меня мой лучший друг, герцог Шуазель.
В гостиной наступила тишина. Граф торопливо вышел на балкон долго смотрел на звезды — считал, по-видимому, как иной раз поступал Шамсолла, когда они тряслись по дорогам Европы. Куда они мчались? Зачем?..
Спустя некоторое время Сен-Жермен вернулся, подошел в терпеливо ожидающему окончания фразы Уиздому. Неожиданно, взмахом руки, граф позвал Карла, попросил его ополоснуть фарфоровый чайник.
— Пора попить чайку, — объявил он.
Сен-Жермен ушел в свою комнату, вынес заветный сундучок со снадобьями и принялся что-то подсыпать в фарфоровый чайник. Мешочки с травами и какими-то дурно пахнущими препаратами, которые постоянно возил с собой, он выложил на стол. Потом бросил взгляд в сторону секретаря и спросил.
— Не желаете отведать?
Джонатан кивнул. Граф улыбнулся и поинтересовался.
— Вам покрепче или послабее. На сколько лет? На сто? На двести?..
Молодой человек торопливо, даже судорожно, перекрестился. Граф рассмеялся, Карл тоже издал россыпь каких-то булькающих звуков. Джонатан покраснел, потом тоже улыбнулся и махнул рукой.
— Начнем с сотни. Так что же позволил себе герцог Шуазель?
— Вечером того же дня, в обществе, когда его спросили о моей роли в попытках установления мира с Англией, он, услышав мое имя, вскинул брови: «Вы собственно о ком ведете речь?» Когда ему подсказали, что спрашивают о графе Сен-Жермене, он позволил себе публично обронить по моему адресу: «Какой же он граф. Это — завзятый авантюрист, сыночек лиссабонского еврея!.. Пусть этот мошенник только посмеет появиться во Франции, камера в Бастилии уже ждет его. Там его будут насильно кормить мясом!» Тем самым моя карьера при дворе была закончена. Луи промолчал и на это раз. К сожалению, его дружба не заходила дальше исправления бриллиантов и веселых бесед. Люди порой бывают очень злы.
Глава 8
В последний вечер пребывания в Люксембургском герцогстве на вопрос Уиздома — куда они все-таки направляются? — граф ответил.
— В горы, мой юный друг, в горы. Воздух равнин стал слишком плотен для меня. Мне теперь и для легких требуется что-то легкое, разряжённое, не такое жирное.
Они круто повернули на юг, на Мец, Страсбург. По-прежнему продвигались не спеша, граф выборочно останавливался в некоторых городишках, заводил разговоры на почтовых станциях, расспрашивал о тех или иных местных жителях — начальники станций, слуги чаще всего пожимали плечами. Уверяли, что о таких здесь никто не слыхал. Да, монсиньор, доказывали они, мы живем с детства и отцы наши тоже из этих мест, но таких имен не припомним… Порой подобные расспросы выводили их из себя, они старались поскорее закончить разговор, и все равно доброе расположение духа не оставляло Сен-Жермена. Он частенько прогуливался в одиночку, был улыбчив, подолгу задумчив.
В Страсбурге граф первым делом направился в собор. Уиздом был сражен удивительным серебристым освещением, которое веками жило в пустоте исполинского храма. Вконец же ошеломили его барельефы на карнизах и колоннах. Совершенно неприемлемыми показались ему фигурки ослов, обезьян, псов и котов, шествующих в монашеских облачениях. Или того срамнее, монах на одной из колонн с ожидаемым наслаждением на лице прижимал молоденькую монашку. Джонатан удивленным взглядом постарался отыскать графа, однако тот уже собрался штурмовать знаменитую колокольню. Сил у старика хватило только на то, чтобы одолеть десяток ступеней из семьсот двадцати пяти, ведущих наверх, тем не менее граф подбодрил Джонатана, призвал его довершить восхождение.
Сверху открывался удивительный вид — правда, сначала молодому человеку пришлось справиться с голововокружением, охватившим его, когда он с невообразимой высоты глянул на землю. Эльзас лежал в зелени, оттененной далекой стеной синеющих гор. Над смутно различимым хребтом, едва подрагивающем в жарком воздухе, исходящем от колокольни, различалась белые шапки Альп. К ним стоило приглядеться. Это было состязание в зрении, которое британец не мог проиграть никому из присутствующих на смотровой площадке. Он принялся объяснять чете пожилых подслеповатых немцев, в какую сторону смотреть. Все было напрасно. «Наш потвиг, — на плохом французском языке поблагодарил немец, — к сожалению не тал результата. Нас уверяли, что сеготня с колокольни и в самом теле витны Альпы. Мы раты, молотой человек, что обозрели их вашими глазами. Вы нам все так потробно рассказали. Благотарю…».
Они направились к лестнице, а на верхнюю площадку поднялся невысокий, с широкой спиной человек в плисовом, шоколадного цвета фраке, с тяжелой тростью в руках. Лицо его, когда он учтиво освобождал проход немцам, было скрыто. Когда же он обернулся, Джонатан невольно вздрогнул.
Округлое лицо этого крепыша, очерченное тщательно подстриженными бакенбардами, с выдвинутой вперед нижней челюстью, пустыми глазами, было ему знакомо. Как раз этот господин в компании с похожими на него двумя субъектами арестовывал его в Париже, потом они же доставили Уиздома в особняк господина Ф.
Он помахал тростью Джонатану, подошел ближе и некоторое время восстанавливал дыхание. К перилам, откуда открывался вид на Альпы, даже не подошел. Передал привет от барона, поинтересовался, куда теперь они направляются и когда же конец путешествию?
В первое мгновение молодой человек немного опешил, затем, внутренне вспыхнув, уже совсем было собрался заявить, что никаких дел с бароном он более иметь не намерен и просит не досаждать ему впредь, — однако вовремя спохватился. Это было самое неразумное решение. Отыскал же этот шпик его в Страсбурге, с тем же успехом он может и дальше успешно следить за ними.
— Мсье, — заявил Джонатан, — не имею чести знать ваше имя…
Собеседник не ответил. Махнул тростью, словно говоря, в этом нет необходимости.
— Граф не считает нужным делиться со мной дальнейшими планами поездки, а у меня нет нужды задавать ему подобные вопросы. Мне только известно, что на этот раз мы держим путь в Базель.
— Берегитесь, сударь, — предупредил меня посланец, — дорога не совсем безопасна. В Эльзасе много разбойников.
— У нас есть все необходимое, чтобы охладить их пыл.
— Очень рад. Мне так много спокойней. Если бы вы замолвили за меня словечко, я счел бы за честь составить вам компанию. Я отлично фехтую, у меня меткий глаз да и опыта в общении с разбойниками не занимать.
— До Базеля это совершенно невозможно. Но вы правы, крепкая рука и храброе, честное сердце — это большая редкость в наше время. Особенно, если к этим достоинствам добавить меткий глаз.
— Приятно, что мы придерживаемся одних убеждений в этом вопросе. Итак, до встречи в Базеле.
Он направился к спуску, а Джонатан некоторое время провел наверху. Снял шляпу-боливар,[170] подставил лоб знойному ветру, задувавшему с Рейна, дождался, когда человек в коричневом фраке появится на площади. Проследил за ним взглядом, тот не выказывал никаких признаков беспокойства. Джонатан с трудом унял волнение в груди — мерещится черт знает что! Вполне
