— Тебе хотелось бы вернуться домой?
— Нет, господин. Я хочу одного — служить тебе.
Тронутый ее искренностью, он взял ее за подбородок — и вдруг замер.
Восемь часовых!
Но у юрты Бутасо всегда стояло семеро!
В юрту вошел часовой. Бутасо обернулся:
— Чего тебе?
— Пришел забрать свой подарок, — отвечал Нездешний.
В горле у Бутасо заклокотал вопль, но в шею ему вонзились шесть дюймов стали и прервали крик. Схватившись за клинок, Бутасо выкатил в агонии глаза и упал на колени. Его стекленеющий взгляд остановился на высокой неподвижной фигуре.
Последнее, что он услышал, был лязг мечей ворвавшихся в юрту часовых.
Нездешний, обернувшись, отразил рубящий удар и поворотом запястья вышиб клинок из руки противника. Тот схватился за нож, но не успел — меч Нездешнего вошел ему между ребер. Другие воины напирали, тесня убийцу вождя к середине юрты.
— Положи меч, — прошипел с порога Кеса-хан. Нездешний хладнокровно оглядел смыкающееся вокруг него кольцо стали.
— Возьмите его сами, коли охота. Надиры рванулись вперед, и еще один воин с криком повалился наземь. Чей-то клинок плашмя ударил Нездешнего по голове. Он упал. Град кулаков обрушился на него, и он погрузился во тьму...
Очнулся он от боли, острой и непрерывной. Пальцы у него распухли, солнце немилосердно жгло обнаженное тело. Его подвесили за руки к столбу посреди надирского стана; сорвали с него надирскую одежду, и солнце уже покрыло ожогами его мраморно-белую кожу. Лицу и рукам, загоревшим дочерна, не грозило ничего, но грудь и плечи страдали невыносимо. Он попытался открыть глаза, но преуспел только с левым: правый опух и открываться не желал. Во рту пересохло, язык был точно деревянный. Опухшие, багровые руки терзала острая боль.
Нездешний уперся ногами в землю и тут же получил удар кулаком в живот. Он сморщился, прикусив раздувшуюся губу так сильно, что выступила кровь.
— Мы тут много чего приберегли для тебя, круглоглазый ублюдок.
С трудом повернув голову, он увидел молодого надира с сальными волосами, связанными в хвост и посыпанными пеплом в знак скорби. Нездешний отвернулся, и надир ударил его опять.
— Оставь его! — приказал Кеса-хан.
— Он мой.
— Делай, что я говорю, Горкай.
— Он должен умереть в муках и затем служить моему отцу в Пустоте! — бросил, уходя, молодой надир.
Старик подошел к Нездешнему:
— Ты хорошо поступил, Похититель Душ, — ты отнял жизнь у глупца, который привел бы нас к гибели.
Нездешний промолчал — рот у него был полон крови, которая приятно увлажняла пересохший язык и горло.
— Кровь тебя не спасет, — улыбнулся Кеса-хан. — Нынче мы отвезем тебя в пустыню и увидим, как раскаленный песок вберет в себя твою душу.
***
День тянулся без конца. Боль нарастала. Нездешний, как мог, отгораживался от нее. Он заставлял себя сохранять спокойствие и дышал глубоко и ровно, приберегая все силы для того мига, когда его отвяжут от столба. Тогда он бросится на них и вынудит их убить его.
Блуждая мыслями в прошлом, он снова видел себя молодым идеалистом Дакейрасом, мечтавшим служить в армии Ориена, Бронзового Короля-Воина. Ему вспомнился день, когда король провел свои победоносные войска по улицам Дренана, и толпа с восторженными криками бросала солдатам цветы. Король казался десятилетнему Дакейрасу великаном, его броня сияла на полуденном солнце. Он нес на руках своего трехлетнего сына, и малыш, испуганный уличным шумом, плакал. Король поднял его высоко и поцеловал, и это умилило Дакейраса. И тут же в памяти возник образ короля Ниаллада, как тот упал, сраженный стрелой Нездешнего в спину. Это воспоминание вернуло его к действительности, и боль возобновилась. Как мог мальчик, полный возвышенных чувств, превратиться в бездушного убийцу? Запястье жгло как огнем, ноги подкосились.
Нездешний заставил себя выпрямиться и открыть здоровый глаз. Надирские ребятишки присели перед ним на корточках, а один тыкал его в ногу палкой.
Подошел воин и пинком отшвырнул мальчишку прочь.
Он снова закрыл глаза и снова, с глубокой печалью, увидел ребенка на руках у любящего отца. Поцелуй успокоил малыша — он засмеялся и в подражание отцу принялся махать ручонкой. Маленький Ниаллад, надежда государства. “Когда-нибудь, — думал тогда Дакейрас, — я буду служить ему, как мой отец — Ориону”.
— Нездешний, — позвал чей-то голос, и он открыл глаз. Рядом никого не было — голос звучал у него в голове. — Закрой глаза и успокойся.
Он закрыл глаза. Боль исчезла, и он погрузился в глубокий сон. Он увидел себя на голом холме под незнакомыми звездами — яркими, близкими и совершенно круглыми. В небе светили две луны — одна серебристая, другая зеленовато-голубая, как мрамор. На склоне сидел Ориен, помолодевший, гораздо больше похожий на того короля, из воспоминаний.
— Поди сюда и сядь со мной.
— Я что, умер?
— Нет еще, хотя близок к этому.
— Я подвел тебя.
— Ты старался. Большего с человека и спрашивать нельзя.
— Они убили женщину, которую я любил.
— И ты отомстил. Сладок ли был вкус возмездия?
— Нет, я ничего не почувствовал.
— Тебе следовало бы постичь эту истину уже давно, когда ты охотился за теми, кто убил твою семью. Ты слабый человек, Нездешний, — ты позволяешь обстоятельствам помыкать тобой. Но зла в тебе нет.
— Я убил твоего сына. Убил за деньги.
— Я помню.
— Тщетно говорить, что я сожалею, — но это правда.
— Такие слова не бывают тщетными. Зло — это не скала, незыблемая и вечная, зло — это раковая опухоль, которая растет сама собой. Спроси любого солдата, побывавшего на войне: ты никогда не забываешь первого человека, убитого тобой, десятого же не сможешь вспомнить за все золото мира.
— Я помню десятого. Это был разбойник по имени Китиан, наполовину надир. Я нагнал его в городишке к востоку от Скельна...
— И убил его голыми руками, сначала выдавив ему глаза.
— Да. Он был одним из тех, кто убил мою жену и детей.
— Скажи, почему ты не стал искать Даниаль среди мертвых?
Нездешний отвернулся и проглотил вставший в горле комок.
— Я уже видел однажды любимую женщину после того, как убийцы расправились с ней. Во второй раз я бы такого не вынес.
— Если бы ты нашел в себе силы поискать ее, ты не был бы сейчас привязан к надирскому столбу. Она жива — Дурмаст спас ее.
— Нет!
— Зачем бы я стал лгать тебе, Нездешний?
— Можешь ты помочь мне бежать?
— Нет.
