Гранитэль не знает, понял он. Она не сделала ничего такого, чтобы навредить городу короля Гедрикса. Не надо ничего говорить, чтобы не разрушать её призрачный покой.
— Разве эта область не открылась после того как я разомкнула два кристалла?
Нет, она не открылась и не могла открыться, потому что причина замыкания была внешней — он сам помог дивоярцам сделать непроницаемой область Дерн-Хорасада.
— Для него не было никакого промежутка между смертью и иллюзией существования здесь, — тихо сказала Гранитэль, показывая рукой вниз — туда, где ехал по тропинке к мосту конный рыцарь.
— Он разбил стену в замке Эйчварианы и вошёл внутрь, где ждала его я, и спас меня от злой волшебницы. Мы вместе счастливо вернулись в его наследный замок. Он забыл о короле Килмаре и о тебе, мой друг, забыл. Он не узнает тебя. Вот что такое Сумрак.
— Ты любишь его, Гранитэль? — спросил он.
— Я виновата перед ним, — ответила она, — и перед целым миром, который мы с тобой убили. Собери осколки, Румистэль, и зажги новое солнце. Тогда душа моя освободится, и я получу новую жизнь. И мама твоя освободится, и Семёнов. И Марианна с Сергеем. И множество других, кто ждёт своего часа в этой обители безвременья.
Герцог Вероньярский спешился и направился ко входу в дом.
— Мне надо уходить, — с чувством тревоги сказал Лён.
— Иди, — согласилась принцесса.
— Как мне выйти?
— Иди как вошёл, он не увидит тебя. Ты для него не существуешь.
Быстрым шагом, звеня подковками на каблуках, шёл герцог Аларих через тихий холл. Навсегда застыло его лицо в вечной молодости, и красота его была всё та же. Так же стремительно развеваются блистательные чёрные кудри, и тот же сумрачно-напряжённый взгляд, как будто он нескончаемо идёт к недосягаемой цели. Как тень, прошёл мимо него Лён, и был не замечен другом. И было чувство, как будто он видел Пафа — это он сейчас прошёл мимо и не захотел увидеть. На миг закружилась голова, и пришло чувство дежавю, принеся с собой тревогу, как будто что-то говорило изнутри: ничего не кончилось.
Он вышел в неизменную вечернюю зарю, миновал пустынный двор и вышел на мост. Перейдя через пропасть, он обернулся.
Замок Вероньяр окутывался клубами холодного тумана и медленно уплывал из виду. Лён посмотрел вперёд: там открылся между скал проход наружу, в Селембрис. Может быть, подумалось ему, весь Сумрак убирается на двух пядях земли, запертых между глухих каменных стен в безлюдных горах в дикой и древней местности Планеты Эльфов. Такое же странное создание, как и сама волшебная страна. Кто знает, может, весь этот мир есть сон разума и обман чувств, а реальность где-то вовне.
— Мне показалось, что я видел призрак, — сказал Аларих, целуя руку Гранитэли. — Он проплыл мимо меня внизу, и меня обдало ознобом. Гедрикс снова снился мне.
— Ты знаешь, любовь моя, он умер, — прошептала Гранитэль, гладя чёрные кудри мужа.
— Да, мне снится как та стеклянная стена в замке Эйчварианы раскалывается, и я вижу массу осколков, пронзающих тело Гедрикса, и ничего не могу поделать. Он спас меня ценой своей жизни.
— Душа его на небесах, — отвечала принцесса.
— Да, он с ангелами, — согласился Аларих, — я верю, что ему прощены его грехи. Но ей я не прощу никогда за то, что она так жестоко всеми нами играла! Пусть эта чёрная душа навеки сгинет в лимбе!
Доктор Фазиско был доволен: дела у него шли, практика расширялась, пациенты его ценили, и денежки потихонечку прикапливаться стали. Репутация у него была уже такова, что приходили к нему лечиться даже господа из местной знати — что ни говори, столичный всё же город! Он был честен, и за безнадёжных больных не брался — за осмотр таких даже денег не брал. Прямо говорил что к чему, и этим заслужил уважение граждан Ворнсейнора. Мэтра Ручеро поднимали с постели даже ночью, поэтому он не удивился, когда одной апрельской ночью, в его дверь постучали.
— Да-да. Иду! — тут же отозвался он, поскольку никогда не отказывал в приеме.
Уличная тьма была насыщена холодной весенней моросью, и сгорбленный от холода господин, пришедший к лекарю, был закутан в тёмный плащ с капюшоном, тяжёлый от влаги.
— Что у вас? — деловито заговорил Фазиско, помогая посетителю разоблачиться от своих мокрых доспехов, — Зубы болят? Сейчас посмотрим.
— Нет, роды намечаются, — грубовато пошутил гость, сбрасывая капюшон.
— Кто рожать собрался? — невозмутимо осведомился лекарь, видя перед собой высокого, стройного молодого человека, о зубах которого никто бы не подумал, что они нуждаются в каком-то лечении.
— Вы, мой дорогой Лембистор, — язвительно сказал гость.
— О, по такому случаю поставим чайку! — восхитился хозяин дома. — Я вижу, вам не мешало бы согреться. Горячий чай с лимоном как раз то, что вернёт вам прекрасное самочувствие!
— С моим самочувствием всё в порядке, — оборвал гостеприимные речи хозяина гость, — Я по делу.
— Ну что ж, — скучающим голосом отозвался Лембистор. — Понимаю, у вас какие-то проблемы, и никто опять без меня обойтись не может.
— Боюсь, ты прав, — небрежно обронил дивоярец, заглядывая в освещённую приемную и проверяя, нет ли там кого, кому не следует слышать разговор двух старых неприятелей. А ожидать хорошего, судя по настроению дивоярца, не следовало.
В уютной приемной комнате Фазиско было тепло и светло, и собеседники уселись в удобные кресла. Для этой мирной обстановки не хватало скромного угощения и обязательного при встрече старого знакомого чая или ещё чего. Но дивоярец отказался от угощения.
— Итак, я понял, ты что-то там нарыл? Какой-то новый компромат на меня? — прищурившись, спросил Лембистор, видя, что гость что-то молчит и думает о своем.
— Ты прав, — совершенно серьёзно отозвался Лён, — даже не знаю, с чего начать.
— С самого простого, — с улыбочкой наклонил свою плешивую головку доктор.
— Прекрасно, — согласился дивоярец, — Скажи: кто такой Лавар Ксиндара?
— Ну-уу… — сделал Фазиско губы дудочкой, нисколько не удивляясь вопросу, — Я говорил однажды, этого типа я встретил довольно давно в своих скитаниях по земле Селембрис.
— И ещё ты говорил, что Ксиндара кончил плохо оттого, что слишком любил якшаться с дивоярцами, — насмешливо продолжил Лён.
Лембистор озабоченно почесал свою младенческую макушку.
— Так что же случилось с Ксиндарой? — продолжал допытываться дивоярец. — Он куда-то провалился?
— Да вроде того, — пробормотал доктор.
— И куда же?
— Я думал, он сгорел, — уставил на Лёна свои наивно-честные глаза Лембистор.
— Я тоже думал, — согласился Лён, — но бедняга угодил в один из огненных миров, конкретно — Унгалинг, а там ему попался один такой дракон, который согласился отдать Ксиндаре свое тело — так получился Лембистор.
Дивоярец испытывающе посмотрел на собеседника, и в его глазах не было улыбки.
— Я вспоминал Ксиндару, — глухо продолжил он, — Все два года после возвращения из Дерн- Хорасада я вспоминал его. Он был моим другом, и я думал, что он погиб.
— Я сожалею, — проронил Лембистор.
— Ты сожалеешь?! Ты, лживая тварь, ты сожалеешь?! — взорвался дивоярец. — Ты и есть Ксиндара! Тебя я оплакивал два года и не мог ни с кем поделиться своей болью! Я считал себя виновным в твоей гибели. И вот ты — Лембистор! — ты и есть Лавар Ксиндара! Как ты морочил меня, тварь! И ты ещё имел наглость сказать мне, что это Лавар Ксиндара рассказал тебе о Дерн-Хорасаде! Отвечай, скотина!!
Лембистор прикрыл глаза рукой и некоторое время так сидел. Потом неловко обмахнул пальцами
