себе, что кто-то способен получать удовольствие от подобных дел. Но кто-то определенно получал — ведь в толпе, по рассказам, смеялись, волоча этих несчастных к месту казни.
Брейган, сидя у постели брата Лайбана, кормил его с ложки овощным супом. Левая сторона лица у больного опухла и потеряла чувствительность. Брейган то и дело вытирал ему салфеткой левый угол рта.
— Тебе ведь теперь стало легче, брат? — спросил он.
— Да, немного, — неразборчиво выговорил Лайбан. Ему наложили лубки на обе сломанные руки. Худое лицо блестело от пота. Лайбан на исходе шестого десятка не отличался крепким здоровьем, а избили его не на шутку. По морщинистой щеке старого монаха медленно скатилась слеза.
— Тебе все еще больно?
Лайбан отрицательно покачал головой, закрыл глаза и задремал. Брейган отнес мисочку с супом на кухню и вымыл. Там готовили обед несколько монахов, и брат Анагер спросил:
— Как он там, оценил мой супчик? Это его любимый.
— Он хорошо поел, Анагер. Я уверен, ему понравилось.
Анагер удовлетворенно кивнул. От тика у него подергивалась голова, и Брейгана это беспокоило.
— Это все мальчики. Больше всего страданий причинили ему они.
— Мальчики?
— Его ученики из церковной школы.
Лайбан посещал школу два раза в неделю, обучая городских детей письму, арифметике и началам священного писания. Эти занятия доставляли ему неизменную радость. «Молодежь — наше будущее, — говорил он. — Они основа всего. Только через молодых можем мы надеяться искоренить ненависть в мире».
— И что же они? — спросил Брейган.
— Когда Лайбан, уже избитый, лежал на земле, некоторые дети подходили и пинали его ногами. Как по-твоему, теперь с этим покончено, брат Брейган?
— Я думаю, да. Все как будто улеглось.
— Все из-за арбитров. Это они сеют смуту. Правда ли, что брат Лантерн побил одного?
— Он его не бил. Тот просто упал неудачно и сам себя поранил.
— Говорят, что в столице тоже убивают, — понизил голос брат Анагер. — Говорят, там даже собираются выпустить на волю зверей. Что, если они и сюда доберутся?
— Зачем же посылать зверей сюда? Война идет на юге и на востоке.
— Да-да, конечно. Ты прав. Не станут они посылать зверей в наши места. Я как-то видел одного, знаешь? На Играх в начале этого года. Ужас что такое! Огромный. Четверо человек вышли против него, и он их всех перебил. Говорили, что он наполовину медведь. Настоящее чудовище. Нехорошо это, брат, очень нехорошо.
Брейган согласился, умолчав о том, что монахам запрещено посещать подобные зрелища.
Из кухни он вышел в огород, где тоже работали братья. Его снова спросили о брате Лайбане, и он ответил, что ему лучше, хотя в глубине души не был в этом уверен. Брат Лайбан разбит не только телесно. Какое-то время Брейган помогал сажать клубни, а потом его позвали к настоятелю.
Брейган, поднимаясь на башню, перебирал в уме свои провинности. Ему полагалось бы починить крышу в часовне, но ведь листовой свинец еще не привезли. Еще он промахнулся с краской, но это не его вина. Мешок с желтым порошком лопнул, и вместо двух мерок в чан попало добрых десять. Получилась какая-то жуткая, непотребная оранжевая смесь, которую пришлось вылить. Все это вышло из-за того, что брат Наслин одолжил у него мерную кружку.
Брейган постучался и вошел. Настоятель, сидевший у небольшого огня в очаге, жестом пригласил его занять второй стул.
— Как твои дела, брат мой?
— Хорошо, святой отец.
— Доволен ли ты?
— Чем доволен? — не понял Брейган.
— Своей жизнью здесь.
— О да, святой отец. Я люблю эту жизнь.
— Что тебе особенно дорого в ней?
— Служить Истоку и… и помогать людям.
— Да, в этом смысл нашего пребывания здесь, — согласился настоятель, пристально глядя на Брейгана. — Именно так нам полагается отвечать. Но я хочу, чтобы мне ответил не просто монах, а ты, молодой Брейган: что тебе дорого в нашей жизни?
— Чувство безопасности. Чувство, что я здесь у себя дома.
— Ты ради этого и пришел к нам? Ради безопасности?
— Отчасти да. Это плохо?
— Но теперь безопасности больше нет — вот и на тебя в городе напали.
— Да. Я очень испугался тогда, святой отец.
Настоятель задумался, глядя в огонь, и наконец спросил:
— Как там поживает брат Лайбан?
— Он поправляется не так быстро, как следовало бы. Дух его угнетен, однако раны заживают. Думаю, через несколько дней он пойдет на поправку.
Настоятель перевел взгляд на Брейгана.
— Брат Лантерн полагает, что мы должны уйти. Он думает, что толпа соберется снова и с недобрыми намерениями придет к монастырю.
— Ты тоже так думаешь, святой отец? — с бьющимся сердцем прошептал Брейган. — Нет, быть не может! Они уже успокоились. Мне кажется, что нападение на брата Лайбана явилось последней каплей. Сделав это, они поняли, что поступали дурно. Поняли, что мы не враги им, а друзья. Разве ты думаешь иначе?
— Ты ведь родом из большого города, Брейган?
— Верно, святой отец.
— И у вас, наверное, многие держали собак?
— Да.
— А в полях за городом паслись овцы?
— Да, — недоумевая, повторил Брейган.
— Я тоже городской. Люди прогуливают своих собак рядом с овцами, и ничего не происходит. Но бывает, что собаки убегают от своих хозяев и сбиваются в стаю. В такой стае домашние животные быстро дичают и могут причинить овцам большой вред. Случалось тебе видеть нечто подобное?
— Да, святой отец. У стаи свои законы. Собаки забывают все, чему их учили, и становятся… Ты уподобляешь горожан этим одичавшим собакам?
— Да, Брейган. Они собрались в стаю и верят, что их действиями руководит праведный гнев. Убивая, они почувствовали себя сильными. Они, как одичавшие собаки, упиваются этой своей силой и жестокостью. Последние годы были для них тяжелыми — неурожай, засуха, чума. Война с Датией истощила страну. Люди напуганы и озлоблены. Им нужно свалить на кого-то вину за свои лишения и потери. А предстоятели нашей Церкви высказываются против войны, и многих из них заклеймили предателями. Некоторые уже казнены, и сама Церковь обвиняется в пособничестве врагу. Горожане придут непременно, Брейган, — придут с ненавистью в сердцах и смертоубийством в умах.
— Тогда брат Лантерн прав, и нам надо уходить.
— Ты не принес еще монашеского обета и волен поступать, как пожелаешь. Как, впрочем, и брат Лантерн.
— Так ты не хочешь уходить, святой отец?
— Орден останется здесь, ибо это наш дом, а горожане — наша паства. Мы не покинем их в час нужды. Подумай об этом, Брейган. Возможно, у тебя будет еще несколько дней, чтобы принять решение.
