свалился с коня.
— Вас мне тоже убить? — спросила она двоих, пораженных увиденным. — Или все-таки проводите меня к Абадаю?
— Проводим, — сказал один. — Знай только, что ты сейчас убила его брата.
В их лагере стояли залатанные шатры, по камням бегали голые ребятишки, у женщин был заморенный вид. Этой шайке явно не везло последнее время.
На зов одного из дозорных из самого большого шатра вышел приземистый, мощного сложения человек с морщинистым лицом и жестокими черными глазами. Джиана спокойно ждала, пока дозорные говорили ему что-то на незнакомом ей языке.
Глаза Абадая уперлись в нее.
— Говори, — приказал он. — Когда скажешь все, я решу, как тебя убить — быстро или медленно.
— Ты не убьешь меня, Абадай. — Она спешилась и повесила на плечо седельную сумку.
— Почему?
— Твои мечты у меня в руке, воин. Я могу дать тебе то, чего твое сердце желает. И людям твоим могу дать то, чего желают они.
— Чего же оно желает, мое сердце?
Она подошла совсем близко и сказала ему на ухо:
— Помолодеть снова.
— Может, мне отрастить крылья, — засмеялся он, — и нападать на врагов с воздуха, как орел?
— Пригласи меня в свой шатер, и я докажу, что мое обещание — не пустые слова.
— О чем мне с тобой говорить? Между нами кровь. Ты убила моего брата.
— Ты не станешь его оплакивать. Не думаю, что ты его сильно любил. Он был глуп, а ты нет. Если мои слова окажутся ложью или ты все-таки захочешь отомстить, будь по-твоему, но сначала нужно поговорить. Знаешь пословицу? Месть должна созреть, как вино — тогда она будет намного слаще.
— Ты необыкновенная женщина, — засмеялся он. — Это юность делает тебя такой бесстрашной?
— Мне пятьсот лет, Абадай. Пригласи же меня к себе. На солнце жарко, и я хочу пить.
Попивая вино, она с улыбкой вспоминала тот давний день. Скилганнон мог бы ею гордиться. Тогда он не посмотрел бы на нее с таким презрением, как теперь. Трудно перенести этот взгляд, сколько ни напоминай себе, что он романтик и никогда не понимал, что монарху поневоле приходится быть безжалостным.
Сколько ни напоминай, от правды никуда не уйти.
Всю жизнь Джиана нуждалась в восхищении только одного человека.
Того самого, что теперь хочет ее уничтожить.
Вздрогнув, она подлила себе вина и опять попыталась укрыться в не запятнанном еще прошлом.
Ландис Кан дал ей питье, которое монахи принимали от всех болезней. Он сказал, что оно продлевает жизнь. Это не столь надежно, как Возрождение, но подкрепляет силы и оживляет увядшие с годами железы и мышцы.
Она уселась на ковер в грязном жилище Абадая — сабля на коленях, сумка рядом. Хозяин, поджав ноги, сел напротив нее.
— Каждое твое слово должно быть золотым, женщина. Она опустила руку в сумку и с улыбкой протянула ему пурпурный, запечатанный воском флакон.
— Выпей.
— Что это?
— Может быть, яд. А может быть, средство, которое напомнит тебе о давно минувшей юности.
Ответная улыбка Абадая больше походила на гримасу. Он кликнул стоявших снаружи воинов и сказал им:
— Сейчас я выпью вот это. Если я умру, изрубите эту суку в куски. Она должна мучиться долго.
Двое опасливо переглянулись.
— Они не хотят признаваться, Абадай, — сказала Джиа-на, — но сомневаются, сладят ли со мною вдвоем. Напрасно беспокоитесь. Вот, держи. — И она бросила одному из них свою саблю.
Абадай ухмыльнулся, теперь уже искренне.
— Ты нравишься мне все больше. — Его взгляд задержался на ее длинных ногах.
— Все мужчины испытывают ко мне то же самое.
Абадай сломал восковую печать, единым духом осушил пурпурный флакон и замер.
— Я ничего не чувствую.
— Почувствуешь, воин. А вот и вторая часть моего обещания. — Она достала из сумки тяжелый кошель и бросила его Аба-даю. Тот высыпал на ладонь золотые монеты. Двое других подвинулись ближе, глядя во все глаза на такое богатство. Вождь отогнал их и посмотрел на Джиану уже по-другому.
— Это обещание я понимаю лучше. Что ты хочешь взамен?
