Легендарные принялись подбирать своих павших товарищей. Тех, кто еще дышал, сносили к пруду. Затем пришла очередь убитых. Ставуту казалось, что их очень много. Уцелевших, на его взгляд, осталось значительно меньше ста. Друсс постоял, глядя на вражеский стан, и вернулся назад. При виде его кольчуги, лица и бороды, забрызганных кровью, Ставута пробрала дрожь. На мощных руках воина, на щеке и над правым глазом кровоточили мелкие раны.
— К нам едет всадник, — сказал он Алагиру, и они вдвоем вышли навстречу конному. Тот, высокий и худощавый, оглядел поле битвы и перевел темные ястребиные глаза на Друсса.
— Вы дрались храбро, но долго вам не продержаться.
— Да это мы, паренек, только разогревались. Теперь только и начнется настоящая драка.
— Вы позволите мне забрать своих убитых и раненых? — холодно улыбнувшись, спросил всадник.
— А нам ты лекаря больше не предлагаешь?
— Боюсь, что после нанесенного вами урона нам понадобятся оба.
— Хорошо, забирай. Только носильщики пусть придут без оружия и доспехов, не то я скачу тебе вниз их головы.
— Нельзя ли повежливей? — поджал губы офицер.
— Я проявил бы больше уважения, если б ты дрался вместе со своими людьми, а не следил за боем издали. Поворачивай назад. Разговор окончен.
Друсс повернулся к нему спиной и вместе с Алагиром пошел обратно. Офицер тоже вернулся к своим.
— Зачем ты нагрубил ему, Друсс? — спросил Алагир.
— Хотел его разозлить, — хмыкнул тот. — Когда люди злятся, они действуют необдуманно.
— Думаю, тебе это удалось. А насчет лекаря ты был прав.
— Как только они заберут раненых, ставь лучников и готовься встретить зверей.
Раненый гвардеец справа от Друсса тщетно пытался снять панцирь со своего товарища. Из-под вмятины на стали хлестала кровь. Друсс положил свой топор, подошел к ним и помог отстегнуть панцирь. Весь правый бок раненого был красным от крови. Друсс разорвал на нем рубашку, открыв поломанные ребра и огромную рану. «Ты же его и угостил своим топором», — подумал Ставут. Друсс снова прикрыл рану рубашкой и велел второму гвардейцу зажать ее рукой.
— Только не сильно, иначе ребра могут поранить легкое.
— Откуда ты взялся такой? — спросил гвардеец.
— С того света, паренек. Давай-ка взглянем на твою рану. — Этому солдату удар топора переломил голень. — Ты будешь жить, а твой друг, может, и нет. Зависит от того, насколько он крепок.
Ты как, паренек, крепкий? — спросил Друсс солдата с раной в боку.
— Еще какой, — ответил тот, скрипя зубами от боли.
— Верю тебе, — усмехнулся Друсс. — Обычно мой топор в таких вот случаях врубается до хребта. Тебе повезло. Попался мне в мой неудачный день.
Ставут смотрел на сотни павших гвардейцев, на скользкую от крови дорогу.
До полудня было еще далеко.
— Не шевелись, сын мой, — говорил старый монах, стоя на коленях рядом со Скилганноном. — Береги силы. Постарайся не умереть, а я помогу тебе, чем только возможно. — Скилганнон закашлялся и сплюнул на пол клокотавшую в горле кровь. Монах снял с шеи свой талисман, перевернул Скилганнона на спину и положил черно-белый полумесяц на кровавую рану. — Лежи смирно. Пусть он делает свое дело.
Дышать становилось трудно, зрение слабело. Руки и ноги похолодели, и Скилганнон знал, что смерть близко. Но благодатное тепло проникло ему в грудь и медленно растеклось по всему телу. Трепещущее сердце забилось ровнее.
Он лежал, глядя в потолок, и клял себя за глупость. Аскари шагу не могла ступить без своего лука, а несколько стрел в ее колчане Легендарным не помогли бы. Окрепнув немного, он придержал кристалл рукой и сел. Снял разорванную рубашку, вытер кровь и не нашел под ней раны.
— Спасибо тебе... — начал он и осекся. Старик сидел на полу с восковым лицом, тяжело дыша. Скилганнон хотел отдать ему талисман и увидел, что тот весь почернел и превратился в обыкновенный камень.
— Полумесяц утратил силу, — прошелестел старик. — Это потому, что я давно не носил его к алтарю. Там он снова начинает светиться.
— Ты истратил на меня всю силу, которая в нем еще оставалась, — сказал Скилганнон. — Почему?
— Чтобы уплатить долг. Я самый старший из братьев, Скилганнон. Последний из них. Ты видишь перед собой дряхлого старца, но когда ты спас меня от надиров, я был молод и полон идеалов. Ты встречался после с маленькой Дайной?
— Нет.
— Милое дитя. Она вышла замуж и жила со своей семьей в Виринисе. Я навещал ее там несколько раз. Она вырастила семерых детей, прожила счастливую жизнь и дарила радость всем, кто ее знал. Умерла она, когда ей было уже за восемьдесят.
— Я рад, что у нее все сложилось так хорошо.
— Не дай исчадию зла осквернить алтарь.
