Стражники рассредоточились и стали медленно наступать.
В тот самый момент послышался звук сотни сапог, бегущих вверх по лестнице, и через минуту в обоих концах коридора появились солдаты с мечами наголо. Вел их Свирепый.
Заложив руки за спину, Джасарей подошел к предавшим его стражникам:
— Если вы сдадите мечи добровольно, то умрете быстро и безболезненно, а если придется применить силу, то сначала вам выжгут глаза, и вы не увидите, как убивают ваших родственников, детей и возлюбленных.
Джасарей даже не повысил голос, но каждое слово было насквозь пропитано ядом. Посеревшие от ужаса стражники побросали мечи. Металл громко лязгнул о каменный пол.
— Один Волтан остался с мечом в руке.
— Очень умно, Профессор, — похвалил Волтан, — я недооценивал вас.
— Как и многие другие, — сказал Джасарей, — брось оружие.
— Может быть, я хочу умереть в бою, — проговорил Волтан.
Конечно, хочешь, — отозвался Джасарей, — я могу это устроить, если ты дашь показания против Наладемуса. Тогда я позволю тебе умереть на арене с мечом в руке. Иначе я прикажу отрубить тебе руки и ноги и выпустить на улицу, где до самой смерти ты будешь клянчить еду у прохожих. Выбирай!
— Я мог бы просто убить вас, — пробормотал Волтан с холодным блеском в глазах.
— Мог бы, — согласился Джасарей, — но приказ остался. бы в силе. Представь, как ты будешь клянчить крошки.
Секунды тишины — и Волтан швырнул меч на пол. К нему подбежали солдаты, связали руки и увели.
— Подождите, — крикнул он, поравнявшись со Свирепым, — мне нужно что-то ему сказать.
Солдаты посмотрели на императора, который в знак разрешения кивнул.
Что тебе угодно? — спросил Свирепый.
— Я отдал приказ об аресте сектантов. На рассвете за ними отправятся карательные отряды. Уведи Кару с виллы.
— Кару?
— Она тоже член секты. Вчера она была у Госпожи-в-Маске.
— Спасибо, — искренне поблагодарил Свирепый. Солдаты увели Волтана, а Джасарей собрал офицеров.
Обыщите дворец, а затем распустите стражу по баракам. Никто не должен знать о случившемся, и пригласите мне писца, мне нужно послать пару сообщений.
— Как прикажете, ваше величество.
— И пригласите хирурга для моего молодого друга. Офицеры отдали честь и удалились. Джасарей открыл дверь в свои покои и жестом пригласил Бэйна и Свирепого войти. Император сел на простой, но элегантный диван из блестящей черной кожи. Откинувшись на вышитые подушки, он закрыл глаза.
— Вы устали, ваше величество, — заметил Свирепый, — наверное, вам нужно отдохнуть.
Джасарей едва заметно улыбнулся:
— Сегодня ночью не до отдыха. Прошу, присаживайтесь. — Он взглянул на Бэйна. — В соседней комнате есть полотенца — прикрой раны, не хочется пачкать мебель.
— Разрешите задать вопрос, — попросил Свирепый, когда Бэйн ушел за полотенцами.
— Конечно, друг мой.
— Вы подозревали Наладемуса в измене, тогда почему выдали ему столько власти?
Джасарей задумался:
— Тебе будет непросто понять мой ответ. Ты честный человек и не стремишься к высоким чинам или власти. Люди бывают очень тщеславны. Они свято верят в себя, и это очень помогает. Такие люди нужны любому государству, потому что олицетворяют естественное положение вещей, мой друг. В волчьей стае может быть только один вожак, а желающих занять его место — великое множество. Я не ставлю измену в вину Наладемусу. Но он проиграл и будет отвечать за последствия. Тот, кого я поставлю на его место, тоже будет очень тщеславным и однажды захочет занять мое место. Именно тщеславие наполняет Город силой и энергией.
— Из ваших слов следует, что вы окружаете себя потенциальными предателями, — сказал Свирепый, — а это очень опасно, ваше величество.
Обмотав плечо белым льняным полотенцем, вернулся Бэйн, а вслед за ним вошел писец, принесший стопку чистой бумаги и коробочку с перьями и чернилами. Писец низко поклонился Джасарею, который поднялся и сел за письменный стол у окна.
— Вы оказали мне огромную услугу, господа, — сказал он. Бэйну и Свирепому, — я никогда этого не забуду. Завтра вы можете прийти и просить все, что угодно, а сейчас возвращайтесь к себе, я пришлю вам доктора.
Спускаясь по лестнице к своим покоям, Бэйн почувствовал усталость, остановился у двери передохнуть и обнаружил, что он один. Бэйн вошел в комнату. Несколько фонарей погасло, но один светил по-прежнему ярко. В одном из шкафчиков стоял кувшинчик с маслом, и, прежде чем лечь спать, Бэйн добавил масло и разжег все фонари. Он очень устал, а рана на плече горела словно в огне. Вошел Свирепый в сопровождении военного доктора. Доктор, невысокий, лысеющий мужчина, внимательно осмотрел следы когтей.
— Раны нужно очистить, — сказал он, — в когтях больших кошек есть какой-то яд. Я такое встречал в походах.
— Не в когтях, а в клыках, — поправил Бэйн, — остатки пищи загнивают и заражают рану.
— Гнилая пища, — презрительно повторил доктор. — Откуда у дикарей такие мысли?
— Вы лучше спросите, почему у нас так быстро затягиваются раны и никогда не бывает осложнений, — проговорил Бэйн. — Просто зашейте, кровь сама все очистит.
— Вот упрямец, — проворчал доктор.
Он наложил на рану двенадцать стежков и добавил еще два на разошедшийся шов на боку.
— Тебе следует отдыхать как минимум две недели, — посоветовал он.
Бэйн поблагодарил доктора, и тот ушел. Свирепый опустился на кровать.
— Ну, — проговорил он, — может быть, все случилось не так, как тебе хотелось, но Волтана приговорили к смертной казни. Твои приключения кончились.
Бэйн взглянул в темные глаза гладиатора:
— Все кончится тогда, когда на арене я вырежу ему сердце и это увидят сотни зрителей.
Свирепый вздохнул и положил руку на здоровое плечо Бэйна:
— Ты прекрасный, храбрый человек, отличный и бесстрашный гладиатор, но тебе его не одолеть. Он — ошибка природы, сильный и быстрый как молния. Я понимаю, почему ты должен его уничтожить, — он убил дорогого тебе человека. Но его судьба решена, он практически мертв. Зачем тратить на него свою жизнь?
— Потому что я поклялся убить его и живу только ради этого.
— Жаль, что ты так думаешь, парень, — проговорил Свирепый и немного помолчал. — У тебя нет отца, а у меня — сына. Мне кажется, теперь мы почти родственники, а как любому отцу, мне не хочется, чтобы мой сын губил себя по собственной глупости. Подумай о том, что я сказал.
Стены камеры были влажными, а воздух — липким и зловонным. Первоначально она была рассчитана на двадцать человек, но сейчас ее сырой, спертый воздух вдыхали целых пятьдесят. Норвин сидел, обхватив руками колени, рядом Персис Альбитан, лицо и одежда его в грязи, на шее огромный чирей, все лицо в ссадинах, а под правым глазом — зловещий синяк. Норвин потянулся и молча пожал руку друга. Персис устало улыбнулся.
Бывший раб закрыл глаза и вспомнил тот день, когда его и других последователей культа задержали во время богослужения в лесу к северу от Гориазы. Солдаты, вооруженные палками и дубинками, появились совершенно неожиданно. Кое-кто бросился бежать, но всех поймали и сильно избили, а затем связали и привезли на ночь в тюрьму Гориазы. На следующее утро их привели в городской суд, где в кресле судьи сидел Кровавый Монах. Норвин огляделся и увидел, что зал суда набит людьми, он знал, что некоторые из них тоже исповедуют культ. Остальные явились ради сомнительного удовольствия посмотреть, как
