убила у меня на глазах. А я только его любила всю жизнь. И он меня любил. И, чтоб ты знал, Полька — его, а не твоя дочь, так что с тобой, Ионычев, меня вообще ничего не связывает.
В который раз Федор, уверенный, что уже разучился удивляться, поразился услышанному! И — не то, чтобы эта новость совсем добила его — но ему стало вдруг очень, очень обидно. За то, что ради этой женщины он бросил Катю. За то, как давно его, оказывается, обманывали. За то, что он очень люби дочь и теперь не знал, что с этой любовью делать. Хотя, вряд ли ему уже когда-нибудь, что-нибудь и с чем-нибудь придется делать. Потому, что Ирина твердыми руками поняла револьвер прямо на уровень его лба.
— Hasta la vista, дядя Федор! — улыбнулась она. — До встречи в заоблачном Простоквашине!
И тут… В общем, каждый знает, что такое рука судьбы. Или, по крайней мере, представляет. Что такое нога судьбы, думаю, мало кто знает. Федор узнал. Потому, что ровно в ту секунду, когда палец Ирины уже нажимал на спусковой крючок, ноги Ольги, торчащие из узкой щели между столом и софой, и до того расслабленно согнутые в коленях, вдруг конвульсивно разогнулись и со страшной силой ударили Ирину сзади под щиколотки, аккурат по ахиллесовым сухожилиям. Ирина стояла в луже воды, натекшей с нее на пол, поэтому удар подсек ее, как остро оттянутая коса срезает самый густой травостой. На мгновение в воздухе одна за другой мелькнули ее круглые пятки, водяные брызги ударили Федору в лицо. Ирина, на какую-то микросекунду повиснув в воздухе, со страшного рОзмаха ягодицами, лопатками, локтями — всем телом грохнулась об пол, для убедительности пристукнув в такт еще и затылком. Но Ирининого падения Федор не услышал, потому что все заглушил грохот выстрела. Но Ирина нажала на спуск, уже паря в воздухе, поэтому пуля ушла в потолок прямо над головой Федора, осыпав его, как новогодним конфетти, мелкой пудрой из побелки и штукатурки. Выстрел прозвучал так громко, что у Федора заложило уши. Но тем не менее он мгновенно собрался, вскочил из кресла, кинулся к Ирине, чтобы вырвать револьвер, не допустить второго, более точного выстрела, но в этом уже не было необходимости. Ирина лежала на спине без сознания, по ее подбородку из торчавшего между двумя рядами ее жемчужных зубов кончика прикушенного языка текла алая струйка крови. Револьвер валялся поблизости, и Федор от греха подальше поднял его и положил в карман. В воздухе висела удушливая пороховая копоть. Федор минуту стоял без движения над двумя такими же недвижимыми телами, прислушиваясь к реакции соседей на выстрел, но отовсюду слышна была только тишина. «Вот так, только что, может быть, за стенкой кого-то застрелили, а мы спим, нам ничего не нужно!» — облегченно подумал Федор, на цыпочках прокрался к окну и открыл форточку.
— Что это было? — спросила Ольга, выкарабкиваясь из-под Ирининых ног.
Она села на пол, тяжело привалившись спиной к краю софы, крутила головой и ощупывала себя всю.
— В меня стреляли, — пояснил Федор. — А вас после этого должны были задушить подушкой.
— М-да? Вот стерва! — совершенно беззлобно выругалась Ольга. — А почему же мы до сих пор живы? Или антураж чистилища теперь модно подгонять под интерьерчик места ухода из жизни?
— Так это вы не намеренно? — удивился Федор.
— Что? — не поняла Ольга.
— Ну, ударили ее ногами? — пояснил Федор. — Мне показалось, что вы снова, как тогда на пустыре, выдержали потрясающую паузу, и в последний, я бы сказал, в самый последний момент пнули ее со всей силы ногами, так, что она чуть пол не поломила.
— А-а, теперь я поняла, — сказала Ольга. — То-то я думаю — обычно после судорог мышцы ломит, а тут подъем ступней болит! Нет, это я не нарочно. Эпилептические припадки, чтоб вы знали, сопровождаются конвульсиями как при входе в кому, так и при выходе из нее.
— Значит, нам очень повезло, — философски резюмировал Федор.
— Тебе, тебе очень повезло, — поправил его Ольга, снова переходя н «ты». — Ты вообще, я замечаю, везунчик. Сколько раз за последние дни ты ушел от смерти? Четыре раза, пять? Вот только с женой тебе не повезло, но теперь у тебя есть возможность исправить эту ошибку.
Услышав ли эти слова, просто ли по совпадению, как раз в эту секунду Ирина заворочалась, приподняла голову, обвела комнату полубессмысленным взглядом. Потом резко села, отталкиваясь руками и ногами, проскальзывая на мокром полу, по-лягушачьи отпрыгнула несколько раз назад, но уперлась спиной в стену. Ее лицо исказила жалобная детская гримаса, крупные слезы покатились из ее глаз. Она уткнула лицо в колени, закрыла голову руками и заплакала навзрыд, сотрясаясь всем телом. Глядя на это зрелище, Ольга криво усмехнулась. Федор же молча подошел к софе, сдернул с нее одеяло и укрыл им Ирину. Безмолвно благодаря, Ирина, не поднимая лица, закивала головой, с которой мокрыми темными сосульками свисали ее обычно густые белокурые волосы.
Конечно, Ольга знала про полмиллиона фальшивых долларов в кейсе Алексея, которые предназначались Бахтияру. Когда Шер-Хан позвонил ей и сказал, что держит Алексея на мушке, он сразу сообразила, что такого случая не только совершить задуманное, но и расплатится за него, больше не представится. Но Шер-Хан требовал гарантий того, что он сможет беспрепятственно войти в квартиру и забрать свой гонорар. Ольга набрала домашний номер телефона Ионычевых. Трубку долго не брали, но, наконец, Ирина ответила.
— Да, ало, — произнесла она, искусно имитируя голосом заспанность. — Кто это?
— Это я, — сказала Ольга. — Что делаешь, подруга?
— Сплю, — недовольно ответила Ирина.
— Вре-ешь! — засмеялась Ольга. — Ты трахаешься с моим мужем! В спальне, в вашей супружеской кровати. Хочешь, скажу, в какой позе?
Ольга почувствовала, что Ирина впала в ступор. И тогда она предложила ей деньги.
Деньги, вернее, отсутствие таковых, была одной из всегдашних тем при встреча двух подруг. Ирина неизменно жаловалась, что жить в Коровино она больше не может, что здоровье Полинки требует переезда в другую, нормальную квартиру. Только вот от Федора Ионычева в этой жизни ничего уже ждать не приходится, спасибо тебе, Оля, что хоть на работу к Алексею его устроила. А так — он книжки писать наладился, представляешь?! Совсем сбрэндил мужик! Лучше бы извозом в свободное время занялся, больше проку было бы! Вот твой Алексей — это другое дело! Бизнесмен, денег — куры не клюют! Да и по жене его видно — одного прикида от Армани да Черутти, небось, штук на десять? Это я без шубы говорю, конечно! Эх, а помнишь, подруга, ведь Алексей-то моим мог быть! Да шучу, шучу я, конечно! Извини, помню, мы же договорились — кто старое помянет…
— А сколько денег тебе нужно, подруга? — спросила тогда Ольга. — Как Шуре Балаганову, для полного счастья?
Этот разговор происходил как раз в тот день, когда они встречались за бокалом мартини в кафе, а Шер-Хан поджидал Ольгу поблизости в машине. Ей недосуг было выслушивать вечные Иринины нюни, она торопилась.
— Хочешь поделиться? — засмеялась Ирина. — О щедрот своих отчинить?
— Нет, — раздраженно ответила Ольга. — Ты же знаешь, что свободных денег у меня на руках нет и не предвидится. Просто интересно.
— Да мне самой интересно! — пьяненько фыркнула Ирина. — Скажу — миллион, судьбу прогневлю. Скажу — сто тысяч, продешевлю. Ты знаешь, подруга, мне бы тысяч двести — двести пятьдесят, и я бы — у-ух! развернулась бы!
— Черт, мне бы самой такую сумму! — пробормотала Ольга, туша в пепельнице сигарету, и точно, как когда-то ее мать, спросила: — И на что бы ты готовы была пойти ради таких денег, подруга?
— Да на все! — навалилась грудью на стол Ирина. — Понимаешь, на все! Так достала эта нищета!
— Страшные вещи ты говоришь, подруга! — засмеялась тогда Ольга, вставая из-за столика. — Разве можно идти на все за деньги?
Сейчас она припомнила Ирине тот разговор. Она сказал ей, что в кейсе Алексея — полмиллиона долларов. Половину она может забрать себе, половину — отдать тому, кто за ними придет. Единственное, что он нее за это требуется — чуть пошире открыть форточку, да сделать так, чтобы ближайшие две минуты после того, как они возобновят свои скачки, Алексей лежал на спине. После всего труп Алексея увезут и выбросят совершенно в другом месте, так что никто ничего не узнает. А у Ирины останется четверть миллиона долларов.
