другом месте[1] и при этом без малейшего насилия над собой, мы показали, что способны, когда надо, применять этот метод, как и любой другой, и этого должно быть достаточно, чтобы показать непредвзятость нашей точки зрения. Каждый вопрос следует трактовать согласно методу, соответствующему его природе; Запад же нам обычно показывает именно характерный феномен смешения различных порядков и различных областей. Вообще, надо уметь находить для каждой вещи ее место, ничего другого мы не утверждаем; поступая так, поневоле замечаешь, что есть вещи, которые могут быть лишь вторичными и подчиненными по отношению к другим, вопреки «эгалитарной» мании некоторых из наших современников; именно поэтому эрудиция, даже там, где она значима, всегда будет представлять для нас только средство и никогда цель саму по себе.
Эти некоторые объяснения показались нам необходимыми по многим причинам: прежде всего, мы пытались сказать то, что думаем, насколько можно более четко, и навсегда покончить со всяким непониманием, если оно возникает, несмотря на наши предосторожности, что почти неизбежно. Признавая, в основном, ясность нашего изложения, нам, все же, иногда приписывали намерения, которых у нас никогда не было; у нас будет здесь случай рассеять некоторые двусмысленности и уточнить некоторые пункты, ранее, возможно, недостаточно разъясненные. С другой стороны, разнообразие сюжетов, которые мы разбираем в наших исследованиях, вовсе не мешает единству концепции, господствующему в них, и мы даже специально стремимся подтвердить это единство, которое могло бы остаться незамеченным теми, кто рассматривает все слишком поверхностно. Эти исследования так тесно связаны между собой, что по многим пунктам, которые мы здесь будем рассматривать, мы будем вынуждены ссылаться (для уточнения) на дополнительные указания, находящиеся в других наших работах; но мы это делаем только там, где это нам показалось совершенно необходимым, в остальных случаях мы удовольствуемся общим замечанием, чтобы не надоедать читателю слишком многочисленными ссылками. В этом же ряду мы еще должны отметить, что если кое-где мы не придаем выражению нашей мысли собственно теоретического облика, то это не значит, что мы постоянно не вдохновляемся теориями, истинность которых мы поняли: именно изучение восточных учений позволило нам увидеть ошибки Запада и ложность большинства идей, имеющих хождение в современном мире; именно там и только там мы нашли то, чему Запад не предложил нам ни малейшего эквивалента, что нами уже отмечалось.
В этой, как и в других работах, у нас нет никаких претензий исчерпать все вопросы, которые мы собираемся рассматривать; как нам кажется, нас нельзя упрекнуть, что мы не все включили в одну книгу, что было бы, впрочем, совершенно невозможно. Может быть, мы сможем вновь обратиться к тому, что здесь только обозначено, и более полно объяснить это в другом месте, если позволят обстоятельства; это может внушить кому-нибудь мысли, очень выгодным для них образом восполняющие те размышления, которые мы сами не могли предоставить. Некоторые вещи интересно отмечать по ходу дела даже тогда, когда о них не распространяются, и мы не думаем, что лучше обходить их молчанием; но зная умственный склад некоторых людей, мы считаем себя обязанными предупредить, что в этом не следует видеть ничего экстраординарного. Мы слишком хорошо знаем то, чего стоят так называемые «тайны», которыми так часто злоупотребляют в наше время и которые таковы только потому, что те, кто о них говорит, сами ничего в них не понимают; истинные тайны невыразимы по самой своей природе. Мы не хотим, однако, этим сказать, что всякую истину в равной мере всегда надлежит высказывать и что нет таких случаев, когда настоятельно необходимы некоторые оговорки по причине уместности или из-за вещей, которые публично представлять было бы скорее опасно, чем полезно; но это встречается только в определенных планах познания, в общем, достаточно ограниченных, и кроме того, если нам придется иногда упоминать вещи такого рода[2], мы не преминем категорически заявить то, что есть, не вводя никогда никаких химерических запретов, выдвигаемых писателями некоторых школ по любому случаю либо для того, чтобы провоцировать любопытство читателей, либо просто для того, чтобы скрыть свои личные затруднения. Нам совершенно чужды такие уловки, равно как и чисто писательские вымыслы; мы предполагаем говорить только то, что есть, в той мере, в которой мы это знаем, и так, как мы это знаем. Мы не можем говорить все, что мы думаем, потому что это увело бы нас слишком далеко от нашей темы, а также потому что мысль всегда превосходит границы выражения, в которые стремятся ее заключить; но мы всегда говорим только то, что действительно думаем. Вот почему мы будем считать, что наши намерения искажаются, когда нам приписывают не то, что мы действительно говорим, или когда за сказанным хотят открыть неведомо какую скрытую и замаскированную мысль, к тому же, совершенно воображаемую. Напротив, мы будем всегда признательны тем, кто сообщит нам моменты, требующие, как им кажется, более полного разъяснения, и мы постараемся впоследствии удовлетворить их; но пусть они постараются подождать, когда у нас будет возможность это сделать, пусть они не спешат делать заключения на основании недостаточных данных и, в особенности, пусть воздержаться от создания какой-нибудь доктрины, ответственной за несовершенства и пробелы нашего изложения.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ЗАПАДНЫЕ ИЛЛЮЗИИ
Глава I.
ЦИВИЛИЗАЦИЯ И ПРОГРЕСС
Западная цивилизация предстает в истории как настоящая аномалия: из всех более или менее нам известных, эта цивилизация является единственной, развивавшейся в чисто материальном направлении, и это чудовищное развитие, начало которого совпадает с тем, что принято называть Ренессансом, фатально сопровождалось, как это и должно было быть, соответствующей интеллектуальной регрессией; мы не говорим «эквивалентной», потому что речь здесь идет о двух порядках, между которыми нельзя усмотреть никакой общей меры. Эта регрессия дошла до такой степени, что сегодня западные люди уже не знают, что такое чистая интеллектуальность, они даже и не подозревают, что она может существовать; отсюда их презрение не только к восточным цивилизациям, но даже к европейским Средним векам, дух которых от них почти полностью ускользает. Как сделать понятным интерес к чисто спекулятивному познанию для людей, для которых интеллект есть только средство воздействия на материю и ее подчинения практическим целям, а что касается науки в том узком смысле, как они ее понимают, то она ценится в той мере, в какой она способна привести к промышленному применению? Мы ничего не преувеличиваем; стоит только посмотреть вокруг себя, чтобы понять, что таков склад ума огромного большинства наших современников; обзор философии, начиная с Бэкона и Декарта, может лишь подтвердить эти утверждения. Мы напомним только, что Декарт ограничил интеллект разумом, которому он приписал в качестве единственной роли, признаваемой им метафизической, служить основанием физики, а сама эта физика была по существу предназначена, согласно его мысли, подготовить учреждение прикладных наук, механики, медицины и морали, таков последний предел человеческого знания, признаваемый им; а разве утверждаемые им тенденции не характерны для развития современного мира? Отрицать или игнорировать всякое чистое и сверхрациональное познание — не означает ли это открыть путь, который логически должен привести, с одной стороны, к позитивизму и агностицизму, которые принимают участие в самом узком ограничении интеллекта и его предмета, а с другой, ко всем сентименталистским и волюнтаристским теориям, которые стремятся найти в инфрарациональном то, что разум им дать не может. Действительно, тот, кто в наши дни намеревается выступать против рационализма не в меньшей степени принимает отождествление интеллекта в целом с одним только разумом и верит, что он есть только чисто практическая способность, не способная превзойти область материи; г-н Бергсон писал буквально вот что: «Интеллект, рассматриваемый в его изначальном проявлении, есть способность производить искусственные предметы, особенно, орудия для создания орудий (sic), и бесконечно разнообразить их изготовление»[3]. И еще: «Интеллект, когда он больше не действует на грубую материю, следует привычкам, усвоенным в этом
