Проснувшись поутру, Сент-Экзюпери узнал, что Петен запросил перемирия. Новости погрузили группу в состояние мрака, а «Вахтенный журнал» 29 июня вышел под заголовком: «День национального траура». Отрезанные от своих семей, оставшихся во Франции, о которых они, естественно, волновались, офицеры и гражданские были к тому же расстроены враждебным приемом в Алжире. Местные жители считали пилотов ответственными за бегство (многие из местных никогда не покидали безопасные берега Северной Африки), и все вокруг них ворчали: «Посмотрите на них… Вам следовало бы знать, что они прибегут сюда! А на фронте, где они так нужны, нет ни одного французского самолета!»
По правде говоря, набив свои самолеты запасными частями и умудрившись переправить свои грузовики, члены разведывательной авиагруппы 2/33 оказались в числе немногих воинских подразделений из метрополии, которые могли все еще продолжать боевые действия. В течение непродолжительного времени самые дикие слухи витали в воздухе, были даже разговоры об отправке их в Тунис, чтобы участвовать в «войне мести» против Италии. Но эта дикая надежда умерла почти сразу, как только родилась, а вместо этого им приказали разоружить «блоки» согласно условиям перемирия.
Алиасу и большинству его товарищей-офицеров потребовалось некоторое время, чтобы принять подобную оскорбительную развязку, поскольку их первым желанием было продолжить борьбу, так или иначе. И действительно, несколько дней Алиас обдумывал идею о возможном перелете его группы в полном составе в Гибралтар, чтобы присоединиться к британцам. Его показное нежелание разоружать «блоки» привело к скандалу с полковником, командующим аэродромом в Мезон-Бланш, который не придумал ничего лучше, чем направить ночью часть своих людей демонтировать оружие с самолетов, наивно полагая (он ошибался), что наземные команды не присутствуют на поле.
Проинформированный своими подчиненными о случившемся, Алиас резко отказался позволить любым «посторонним» касаться его самолетов, утверждая, как он уже сделал это в Шатору, что он боевой офицер при исполнении, несущий ответственность за эксплуатационную единицу. Командир, который был из «штабных», сломал стек и, в завершение всего, как стало ясно через мгновение, поехал напрямую к генералу Рене Буска, бывшему в то время старшим офицером в военно-воздушных силах Франции в Северной Африке.
Внезапно, после многих недель напряженной аэрофотосъемки, члены авиагруппы 2/33 оказались не у дел. Все их занятия сводились к построению на летном поле в восемь утра и обычным хозяйственным работам в утренние часы. Более молодые пилоты, как и механики, проводили дневные часы на пляже. Вечером бар гостиницы «Алетти» заполнялся офицерами и пилотами, горящими желанием продолжить борьбу. «Сент-Экзюпери, – как позднее вспоминала Сюзанна Торрес, – бывал там редко. Он не верил в возможность возобновления борьбы из Северной Африки. Его аргументы имели здравый смысл, способный разрушить любые мечты. Он развивал их по ходу дела и чувствовал, как он причиняет боль этим энтузиастам. Таков он был и предпочитал не бросать зерно сомнения в эти объединенные надеждой братства. Он объяснил как-то мне свои сомнения с присущей ему изумительной, слегка грустной улыбкой: «Нет никакого смысла убивать их веру».
Эти различия во мнениях были понятны, принимая во внимание удар от разгрома и его оскорбительного финала. В гостинице «Алетти» мнения разделились, так же как и в более элегантной гостинице «Сент-Жорж», расположенной далее за холмом, между «оптимистами», не принимавшими вообще перемирия, и «реалистами», понимавшими его как необходимое зло, которое, по крайней мере, имело положительную сторону, положив конец резне и сохранив французский флот и Северную Африку от немецкой мясорубки. Вера в таких обстоятельствах берет верх над разумом, и все это выливалось в нескончаемые горячие дебаты. Никакие разумные доводы, приводившиеся Сент-Экзюпери за ужином, который они все заказывали в гостинице «Сент-Жорж», не могли поколебать намерение «бороться» Эдуарда Корнильон-Молинье, бесшабашного авиатора, который вывез Мальро во время бегства при Адрамауте. То же можно было сказать и о Соренсене, богатом виноградаре скандинавских кровей, с которым Сент-Экс часто обедал и который на каждом углу трубил, что он потрясен прекращением военных действий.
Но с течением времени, однако, энтузиазм «оптимистов» пошел на убыль и ряды «реалистов» начали разрастаться. Даже такой решительный человек, как Жорж Мандель, недавно смещенный министр внутренних дел, который также остановился в «Алетти» (этажом выше Сент-Экса), не мог решить, что же ему делать дальше, и вместо поиска пути в Лондон, где он бы вступил в ряды движения «Свободная Франция» Де Голля, он поплыл по течению, был репатриирован во Францию, и там, в конечном счете, возглавил пронацистскую милицию.
Ситуация особенно беспокоила генерала Ноге, сделавшего все возможное, чтобы попробовать убедить правительство Рено продолжать борьбу из Северной Африки. Будучи главнокомандующим всех французских сил в Магрибе, Ноге перенес свой штаб из Рабата (где он был генерал-наместником) в алжирские казармы в пригороде Бен-Ануна. Брат капитана Пенико, с кем Сент-Экс прилетел в Оран, состоял в его штате, но Сент-Экзюпери был представлен генералу через Поля Кресселя, также обосновавшегося в «Алетти».
За двадцать лет, прошедших с их первой встречи в Лионе в 1917 году, Крессель сделал солидную карьеру, став юристом и депутатом. Война опять надела ему на плечи погоны, и он находился здесь проездом к новому месту службы на Ближнем Востоке в звании капитана военно-воздушных сил, когда в Алжире его настигло внезапное сообщение о прекращении боевых действий. Интерес Кресселя к Марокко имел длинную историю, он встречался с Сент-Эксом в Касабланке в 1931 году, когда приезжал туда (прочитать лекцию по Анри де Монсерлану), и он многократно встречался с Ноге. Естественно, он увиделся с ним и на этот раз. И когда генерал услышал, что Сент-Экзюпери также находится в «Алетти», он послал за ним автомобиль с водителем, чтобы отвезти его в штаб.
Крессель припоминает по крайней мере две такие встречи с Ноге, хотя, возможно, их было больше. Генерал (а ведь и он ничем не отличался от остальных) пребывал в мучительной борьбе с самим собою, и неудивительно! Он не желал прекращать борьбу, и ему был оставлен небольшой выбор. Стопятидесятитысячная африканская армия была послана в метрополию воевать против немцев, но возвратилась оттуда лишь малая толика, и у него оставалось теперь приблизительно сто тысяч солдат для защиты всего Магриба, в то время как итальянцы угрожали вторжением в Тунис, а испанцы имели четыре дивизии, готовые к вторжению в Северное Марокко. Сильно отставая по мощности артиллерии, его солдаты могли продержаться только два месяца на запасах боеприпасов без всякого снабжения из метрополии, а производство на месте отсутствовало. Контрабандные пути, по которым генерал переправлял оружие и амуницию из Франции в разгар разгрома, были заблокированы Дарланом, даже посадившим в тюрьму множество его эмиссаров. Британцы, тоже припертые к стенке, не могли ничем помочь. Ответ из Соединенных Штатов, где французский посол де Сен-Кантен и Франсуа Блош-Лэне прилагали отчаянные усилия для получения помощи, пришел обескураживающий. Французский коммерсант Пастер вернулся в английский порт с одной тысячей французских стволов 75-го калибра и тысячей пулеметов, а все, что Соединенные Штаты разрешили немедленно поставить, были 27 стволов 75-го калибра времен Первой мировой войны!
Состояние французских военно-воздушных сил, которым можно было бы отвести главную роль в боевых действиях на севере Африки, также вызывало у Ноге беспокойство. Всего приблизительно 800 самолетов сумели преодолеть Средиземноморье, большинство из которых только благодаря попутному ветру. Но Сент-Экзюпери знал очень хорошо, что многие из них прибыли без наземных команд и запасных частей. Информация, поступавшая к Ноге, не сулила ничего хорошего. Какую эскадрилью бомбардировщиков ни возьми, они наскребли бы только одну сотню 500-фунтовых бомб, а боезапаса для пулеметов, установленных на истребители, хватило бы лишь на половину времени полета каждого из них.
Кресселю в тот момент было не до записей в дневнике о беседах с Ноге, хотя он вспоминает слова Сент-Экзюпери о том, что «мы сохранили боеспособные военно-воздушные силы, которые задыхаются, подобно умирающей рыбе, вытащенной на берег из моря». Только когда у Сент-Экса родился этот свойственный ему яркий образ, неясно, возможно, это случилось несколько позже. Но в одном Крессель твердо уверен: Сент-Экзюпери был направлен (и по его предположению, непосредственно генералом Ноге) с конфиденциальной миссией в Марокко определить настроение офицеров военно-воздушных сил и проверить материальные резервы в Рабате и Касабланке. Что Ноге предпочел остановиться на Сент-Эксе для выполнения подобной миссии, может на первый взгляд показаться странным. Но для той неординарной ситуации неординарный человек мог подойти лучше всего, а Сент-Экзюпери имел то преимущество, что не
