Айсли!
— Да, сэр, мистер Рестон?
— Выведи Чёрного Боба в станок, оседлай и убирайся из загона.
— Господи, мистер Рестон! На этом разбойнике никто не ездил, с тех пор как он затоптал Чарли Тэкберри! Он покалечил трёх человек и…
— Хочешь получить назад свою работу, Айсли, седлай Чёрного Боба!
— Но…
— И немедленно!
— Но, сэр! — Тому Айсли была ненавистна даже мысль о том, что зима на носу, а он останется без работы, но всё равно он не мог участвовать в том, чтоб Чёрный Боб загрыз чужака. — Пожалуй, не нужно мне ваших денег, мистер Рестон. Ибен и я, мы как-нибудь обойдёмся. Пошли, Иб!
Айсли снова направился к двери, но Ибен покачал головой.
— Нам нужна работа, Айсли. Иди и оседлай коня.
— Ты ж не знаешь этого дьявола! Он убийца!
— Я видел их и раньше, Айсли. И немало.
— Ты видел дикую, необъезженную лошадь? Никогда! Бьюсь об заклад, за всю свою жизнь ты ни разу не сидел на коне-убийце!
— Я имел в виду не лошадей, Айсли.
— Нет, сэр, — стойко продолжал стоять на своём маленький ковбой. — И не подумаю! Чёрный Боб запросто сжуёт тебя! Не стоит так рисковать из-за каких-то несчастных грошей. Пошли отсюда!
Ибен за руку удержал его, и Айсли показалось, что его схватили когти орла. Ибен кивнул головой.
— Айсли, — сказал он тихо, — оседлай коня.
Ковбоям удалось без увечий вывести в загон и оседлать старого разбойника. Коня прозвали Чёрным Бобом после рассказа одного техасца о Бигфут Уолласе, где мексиканский генерал заставлял пленных тянуть жребий из глиняного горшка с чёрными и белыми бобами. Парням, вытащившим белые бобы, генерал даровал жизнь, а тех, кто вытянул чёрные бобы, расстреливал. Имя Чёрный Боб очень подходило для этого старого коня.
Теперь уже Айсли не знал, чего и ждать от своего нового друга. Зато он по опыту отлично знал, чего можно ждать от Чёрного Боба. У бедного бродяги было больше шансов выжить, если б он стоял под огнём мексиканских стрелков.
Другие парни из Кэй-Бара не сомневались в том, что будет дальше. Чужак явно ничего не смыслил в их деле. Вообще он, видно, из тех, кто обойдёт вокруг чашки, да так и не узнает, с какой стороны у неё ручка. Вряд ли он сумеет даже перелезть через ограду, чтоб сесть на Чёрного Боба, а уж тем более ему не продержаться в седле, пока они снимут шоры и распахнут ворота.
Айсли, однако, был ближе к истине. Он подозревал, что у Ибена было что-то на уме. И когда худой юноша с трудом перелез через ограду станка и скорее плюхнулся, чем опустился в седло, другие ковбои тоже это почувствовали. Они перестали пересмеиваться и подначивать пилигрима и поутихли. А Гант Каллахан и Дис Мак Кэйн даже пытались помочь.
— Послушай, парень, — сказал Гант, — не старайся удержаться в седле. Падай, как только он выйдет из ворот. Мы тебя подхватим, пока он успеет повернуться.
Дис, вися на перегородке, шептал бродяге на ухо свои советы, но Айсли, державший узду Чёрного Боба, всё слышал.
— Видишь верхнюю перекладину на воротах? Хватайся за неё, как только Айсли снимет шоры. Конь выскочит из-под тебя, а ты постарайся подтянуться на перекладину и держись покрепче. Конечно, парни потом будут подначивать, но мне очень не хотелось бы закопать тебя в землю.
В общем, Гант и Дис давали бродяге последние наставления, а другие парни притихли, и вся процедура несколько замедлилась, пока Старик не завопил, чтоб Айсли снял шоры, и Уилл открыл ворота или убирался с дороги и дал это сделать кому-нибудь другому… раз уж они все решили получить свой последний заработок. Стоял октябрь, и под угрозой ранней метели Старик держал всех своих работников за горло. Уилл завопил: «Берегись!» — и распахнул ворота. Айсли стащил шоры и проворно отскочил в сторону.
А потом… последовала полнейшая тишина, как в тот раз, когда Гигглс Ла Шанс решил показаться на Пасху в церкви. А так как Гигглс в глаза не видел священника, а его самого никто не видел при дневном свете более шести лет, то неудивительно, что все в церкви притихли.
Чёрный Боб, безусловно, заслужил всеобщее внимание, и нисколько не меньше, чем Гигглс Ла Шанс. Более того, между ними явно существовала связь: судя по всему, в обоих случаях каким-то образом был замешан дьявол.
Старый конь, втоптавший в навоз загона больше хороших наездников, чем дикие мустанги, вышел из станка дамской рысью, семеня ногами и жеманничая, как старая дева. Чёрный Боб обошёл по кругу, согнув шею, выдувая ноздрями воздух и закатывая глаза, ставшие нежными и влажными, как у лосихи с новорождёнными детёнышами. Сделав круг, он подошёл к воротам загона, остановился, выпрямился и замер, словно пятиаллюрный верховой Кентакки на выставочной платформе. Воцарилась такая глубокая тишина, что когда Датч Хафнер, выдохнув, произнёс: «Великий Боже!» — эффект был такой, как если б он выстрелил из пушки в четыре часа утра посреди кладбища, да ещё в страстную пятницу.
Айсли, вздрогнув, проворчал:
— Ну чего ты ревёшь прямо человеку в барабанную перепонку! — Слез с перекладины и поплёлся, бормоча что-то себе под нос.
Другие чувствовали себя ненамного лучше, но больше всех случившееся потрясло Старика Рестона.
Чёрный Боб значил для него очень много. Нрав у старого коня был чрезвычайно похож на характер самого Генри Рестона. Вредный, крутой и ловкий, Чёрный Боб не боялся ни Бога, ни дьявола и вообще никого, похожего на обоих, кто передвигался на двух ногах. И вот теперь старый разбойник строил глазки этому потрёпанному бродяге и делал посмешище из самого Генри Ф. Рестона и всей команды Кэй-Бара в придачу!
Старый Генри, опечаленный потерей своего бандита-коня и обескураженный всем этим спектаклем, выдал Айсли его заработок, а Ибену дал пятнадцать долларов — обычная плата за объездку неукрощённой лошади, и приказал обоим до захода солнца убраться из Кэй-Бара. Ибен, услышав, что Старый Генри велел Дису и Ганту пристрелить Чёрного Боба на волчью приманку, предложил свои пятнадцать долларов за старого коня. Генри Рестон прекрасно понимал, что это «сделка Пекоса»[3] и брать что бы то ни было за такую старую развалину — прямой грабёж. Но он всегда был скуп, так что принял сделку, добавив к этому седло, уздечку и недельный харч в грязном масляном кульке.
До захода солнца оставалось меньше часа, когда Айсли на муле Ибена, а Ибен верхом на обращённом убийце Чёрном Бобе добрались до западной границы Кэй-Бара в сопровождении своего эскорта.
— Ну вот и Булл-Пайн, — сказал Датч Хафнер. — Удачи вам, только уж обратно не возвращайтесь.
Айсли окинул взглядом весь бассейн реки Бигхорн: от подножия хребта, на котором они стояли, на запад, к Коди, Питчфорк, Мититсе, до пилообразных острых зубов хребта Абсарока. Маленький ковбой покачал головой грустно, как всякий, кто покидает дом, да ещё в сорок четыре года.
— Не знаю, что с нами будет, Датч, — посетовал он. — В Булл-Пайне для ковбоя работы нет. И тем более для ковбоя из Кэй-Бара.
— Святая правда, Айсли, — отозвался Дис Мак Кэйн — Будь я на твоём месте, по правде говоря, я бы и носа не показывал в Булл-Пайне, а тем более в поисках работы.
Гант Каллахан, третий член почётного эскорта, кивком подтвердил своё полное согласие со сказанным.
— Тут не поспоришь, Айсли. Булл-Пайн — это ж большая овчарня. Я б не прочь добавить что-нибудь к тому, что сказал Датч, да нечего. Так что — удачи тебе и объезжай этих шерстянников подальше.
Айсли грустно кивнул в ответ.
— Мой петушиный задор так поубавился, что стал меньше горошины, — сказал он. — А сам я весь пожелтел от страха, словно горчица.
