морское дно трехметровым слоем на десятки километров. Вот и не верь после этого поморским преданиям!
…Признаться, все, что я сейчас рассказываю, записывая свои рассуждения в теплой городской квартире и жмуря глаза от слишком яркого света электрической лампы, нависшей над столом, — совсем не интересовало нас в ту бессонную ночь, когда, казалось, вновь решалась судьба экспедиции. (А сколько их еще будет впереди, таких ночей на тысячемильном пути к Шпицбергену! Но одно дело потерпеть неудачу в конце маршрута, совсем другое — в его начале, в самом зачатке честолюбивой надежды на успех.) Словно проведенные грубым рубанком по необструганной доске, тянулись от берега в море широкие ленты сувоя — не мифическая, а резко очерченная граница между двумя морями. Беспорядочная, хаотичная толчея мелких волн, играя, валяла суда с боку на бок. А с севера, где час назад скрылось в черном мареве бледное, уставшее за день светило, наваливалась великая хмарь. Помните? Если солнце село в тучу — жди, моряк, большую бучу! И буча началась.
За оконечностью Святого Носа шквалистый ветер подмял, скрутил в узел и как новогодние бумажные ленты разорвал полосы сувоя. Вдруг ожила и поползла по баку лодка-кижанка. С трудом удалось завести под нее дополнительный канат, закрепив конец от борта к рыму — металлическому кольцу на палубе. Стоя на коленях, мы с каждым критическим креном корпуса коча падали ниц, вжимаясь телами в холодное дерево перехлестываемой волнами палубы. А потом короткими перебежками — от бака к грот-мачте, от грота на корму, собрались — расселись в ногах у кормщика: Дмитриев один в эти минуты стоял, широко расставив ноги, и двумя руками едва удерживал трехметровое правило руля…
Я говорю мы, так как к тому времени все ребята, скинутые болтанкой со своих нар в темном и тесном кубрике, уже собрались на палубе. В резиновых сапогах, роканах, надетых на фуфайки, спасжилетах — мы, сгрудившись на корме, представляли в тот миг, наверное, весьма живописную картину. И картину эту в различных вариациях можно было наблюдать весь следующий день: до глубокой ночи, уводя коч и уходя сам от беломорской Воронки, работал трудяга «Грумант», взяв курс на запад вдоль мурманского побережья. Так встретило нас море Баренца.
Признаться, уважаемый читатель, мне жаль расставаться с Беломорьем, хотя на пути к Груманту нас еще стерегут немало трудностей и перипетий этого уникального по своей авантюрности и дерзости перехода. Но Белое море — как колыбель, которую, повзрослев, нельзя выбросить за ненадобностью из дома. Поэтому-то я и предлагаю твоему вниманию вставную главу о Терском береге, уже оставленном нами на траверзе повествования. Ну а если она покажется лишней — перелистни с десяток страниц, и мы вновь вступим на борт «Помора», следующего вдоль мурманского побережья.
Заполярье — это там, за полями…
О своеобразной красоте Терского берега Кольского полуострова написано немало восторженных строк. Я встречал по-настоящему влюбленных в этот край людей, готовых все свои отпуска проводить на Белом море. Как ни странно, среди них много приезжих, жителей не Мурманской, а центральных, срединных областей страны, москвичей да ленинградцев. Чем же притягивает их русский Север, заполярная окраина Российского Нечерноземья?
Трудно ответить однозначно. Давно уже не добывают здесь речной жемчуг, инспекторы рыбоохраны бдительно следят за семужьими нерестилищами и нагульными ямами, не так-то просто найти на мысе Корабль чистую, небитую аметистовую друзу. Еще труднее заказать в дорогу хорошую погоду. Добро, если шелоник подует. Хуже, когда налетит норд, а в скулу ему ударит юго-восток — тогда погоды не жди. Да и клева тоже: забьется кумжа под камень, ляжет хариус на дно, разве что окунь или щука соблазнятся на блесну, доставят радость рыболову-любителю.
Богатые рыбой и зверем, эти места привлекали предприимчивых новгородцев. «Терь», «Тре» — древнее название Кольского полуострова. В XIII веке наряду с другими северными землями он официально входил в состав владений феодальной республики на правах особой волости, то есть даннической территории. Находился в ведении «новгородских мужей», должностных лиц, подчиненных посаднику, а не князю. Однако и князья посылали сюда своих слуг. Так, Александр Невский и его преемники отправляли на «Терскую сторону» ватаги промышленников за кречетами для охотницкой потехи.
Одновременно с русскими людьми на северо-восток продвигались норвежцы и требовали пушной дани от терских саамов и карел. Русские стойко защищали свои заполярные владения, снаряжая «ушкуи» громить «норманнов». Сами норвежцы произносили это слово как «нурман», откуда и пошло название северного, Мурманского берега Кольского полуострова. Ныне Терский означает только южную, беломорскую его оконечность, занимающую без малого седьмую часть территории области и производящую 0,4 процента валовой промышленной продукции, 1,3 процента — сельскохозяйственной. Считай, глухая глубинка, давшая жизнь всему краю и ныне ставшая ему ненужной, лишней. Так ли это? Попытаемся ответить на этот вопрос.
В середине восьмидесятых годов мне выпало счастье недолго пожить в Умбе, а журналистский труд подарил радость встреч со многими людьми, помог прикоснуться к их делам и заботам.
Так, на исходе своей первой терской зимы, став редактором местной районной газеты, выбрался я в село Тетрино колхоза «Беломорский рыбак». Решил посмотреть отдаленное хозяйство, познакомиться с людьми. Зимой два раза в неделю на импровизированном аэродроме ждали здесь жители неприхотливый АН-2, да чаще всего напрасно — в распутицу месяцами село отрезано от «большой земли». Только летом оживают ветшающие избы. Обзаведясь на стороне семьями, приезжают в отпуска бывшие хозяева. Наперегонки гоняет по деревне ребятня, в охотку помогая старшим и сено косить, и телят пасти. Успевают привыкнуть дети к парному молоку, полюбить вкусные колхозные сливки — и то хорошо. А сливки эти настолько густы, что наутро из остатков сбивают к завтраку масло.
В кабинете председателя колхоза «Беломорский рыбак» прикреплен кнопками к стене самодельный календарь внутрихозяйственных работ. Самые протяженные по времени — вывозка дров, сена, удобрений. С июня начинается промысел семги, а как только очистится ото льда Горло Белого моря — навигация. Все остальные работы коротки, как росчерк пера: яровизация, весенняя пахота, ремонт жилья… Сезонность. Как избавиться от нее рыбакам-колхозникам побережья? Чем занять людей в зимние месяцы и как управиться с грудой летних неотложных дел, когда почти все мужики сидят на тонях, ждут — стерегут красную рыбицу?
Война подрубила корни терских сел, поставив скромные обелиски с именами не вернувшихся с фронтов Великой Отечественной земляков. Их детей, уже в пятидесятых годах, позвал город, заставил покинуть отчие места. А оставшиеся люди как и год, два, десять, сто лет назад продолжали рыбачить, бить морского зверя, промышлять пушного. Свыкшись со своим положением, поморы все осторожнее относились к любым изменениям. Устали, затаились, а не принесут ли они новые напасти, не отнимут ли единственное, что осталось у людей: именное рыбное угодье да землю с покосившимися крестами родительских могил? Не с тех ли пор стали поговаривать по селам, что невмочь колхозам быть многоотраслевыми, развивать животноводство? И не только поговаривать.
Летом разъезжаются колхозники по тоням, где берут идущую с моря семгу, а вот зимой жизнь замирает. Самая тяжелая работа — дрова заготовлять. По побережью леса не так много осталось. И решили как-то в Тетрино одним махом убить сразу двух зайцев: с дровами быть и от лишних хлопот с общественным животноводством избавиться. Сказано — сделано: организовали субботник и распилили на дрова добротный телятник… Не верится, что при крестьянской хватке не подумали колхозники о последствиях. В том-то и дело, что подумали, и крепко! А потом сходили в сельский магазин, посмотрели на полки с доставленными за сотни верст маслом, банками сухого, сгущенного и пастеризованного молока и разошлись по домам. Может, посылки родственникам с продуктами в среднюю полосу России отправлять, в обратный путь доппайком… А когда не было этого изобилия, не 20, а 40 коров держали в «Беломорском рыбаке». Да столько же скота в личном пользовании было. Теперь все покупают свежее молоко на ферме — его на несколько десятков жителей вполне хватает.
По данным районной госстатистики сейчас на все Терское побережье в личных подсобных хозяйствах числится… одна корова. Хоть в музей ее веди, а не в хлеву держи. И это в районе, где сосредоточена большая часть естественных кормовых угодий Мурманской области, до половины всех сенокосов, две трети пастбищ. Для декорации на радость редким туристам раскинулись обширные лайды — заливаемые водой луга с прекрасной молокогонной травой. Сохранился еще в хозяйствах и. высокопродуктивный скот, а относительно мягкий климат этих мест, казалось бы, должен привлечь на поселение новых людей. Да,
