Очарование неведомое, очарование тонкой и вместе гордой, уверенной в себе красоты поразило Севу.
— Кира…
— Нет, Сева… Нет, нет!..
Долог и нежен был их второй поцелуй.
— До свиданья, Кира.
— А наверх ты меня не проводишь?.. Не тресну — дойду одна?
Медленно поднимались они на седьмой этаж. Он обнимал ее за плечи так осторожно, так бережно. Поди догадайся — а можно ли это? А вдруг обидится?
— До завтра. Сева.
— До завтра, Кира.
…Стоял и глядел ей вслед, пока не раскрылась и не закрылась за нею дверь.
Обыкновенная дверь. В самом что ни на есть обыкновенном подъезде.
Стоял (как дурак!) и глядел, глядел на эту обыкновенную, закрывшуюся за девочкой дверь.
…Речь пойдет о небезызвестном нам, современном характере.
«Ты меня любишь?»
«…А иначе почему бы я был с тобой?»
Способность к любви — достояние не каждого человека (точно так же, как достояние не каждого — безоговорочная приверженность делу, которому ты отдал жизнь).
Добросовестность, трудолюбие и
Костырик-младший рисовал с детства. На эту склонность ученика обратила внимание еще в пятом классе школы учительница рисования. Когда Сева перешел в седьмой класс, она показала его работы художнику-живописцу и, придя к Костырикам, переговорила о Севе с отцом…
«Ну?.. И что ж из этого вытекает?» — спокойно сказал отец.
…Кестырики не отличались ни широтой, ни «богемностью». Это были люди практические и замкнутые благодаря суровому характеру Костырика-старшего. Как говорится: «семья — в себе».
В девятом классе Сева постановил, что будет строителем. Он решил податься в архитектурный.
Шагая по улицам, он теперь останавливался у каждого красивого здания; замирал как будто его оглоушили; просиживал по вечерам в строительной библиотеке, знакомился с последними работами бразильца Нимейера (по Севиным понятиям, счастливца, ибо Нимейер спроектировал целый город — Бразилио).
Как у многих будущих архитекторов, у Севы руки были умелые, «золотые». Если он обивал дверь — то не хуже подлинного обойщика; умел собрать из сучков красивую и добротную дачную мебель, отполировать ее не хуже краснодеревца…
И все это не как-нибудь. Все это — преотлично.
Расход душевных сил был велик. На влюбленность в девочек не хватало ни воображения, ни досуга…
…И вот он стоит (как дурак!) и смотрит на обыкновенную дверь в самом что ни на есть обыкновенном подъезде.
Стоял, стоял и глядел на эту обыкновенную, закрывшуюся за девочкой дверь…
Кира разделась, не зажигая света, кое-как побросала одежку. Легла, подложила руки под голову.
Не спалось.
Мы уже говорили о том, что луна — гость полей и лесов. Но редким гостем бывает она пусть не на городских улицах, но в городских квартирах.
Нагло — совершенно так, как бы сделала это Кира, не спросив разрешения, луна вступила в квартиру Зиновьевых.
Кира вздохнула, забормотала:
…И стон стоит по ясен земле.
— Мой милый? Что тебе я сделала?!.
То есть как это «что»?
Разве ты не одна из тех девочек, для которых чужое спокойствие- нарушение общественного приличия? Разве мир — не твой раб? Весь! Братья, сестры, соученики; книги, музыка, ветки дерева… Даже трава и пыль.
— Душно, — сказала Кира.
Трубы парового отопления пиликали тоненьким звуком скрипок: «цвивирк-цвивирк…» Отец рассказывал, что будто бы там живет домовой (взял и переселился в щелку труб центрального отопления, потому что разве может такое быть, чтобы добрый дом и вдруг безо всякого домового?)… Под русской печкой домовой был, конечно, побольше, полохматей… А здесь… Здесь он маленький, серенький, с всклокоченными волосами и точечными глазами — синими, как два озерца.
— Домовой! Дух огня, очага, семьи… Он старый, куда же ему, бедняге, деваться, если люди взяли и отменили печь?
А вдруг в щелях тех печей, где нынче все еще топят дровами, живет не старик домовой, а молодая красивая девушка?.. А вдруг ее зовут Берюлюной, Милой или Огнивкой?
— Душно, — сказала Кира и, прошлепав босыми ногами по полу, распахнула форточку.
Она распахнула фортку, а оттуда, ясное дело, возьми и шагни весна. Шагнула и принялась переговариваться со своей старой знакомой — луной, лежащей отблеском на полу, в комнате.
Луна:
«Дрянь девка?!»
Весна:
«Больно просто… Знаешь что? Поживем, увидим…»
Дело в том, что луна не особо опытна, поскольку она небожитель. Ну, а весна… Нет у нее прямого ответа на то, что хорошо, а что плохо в вопросах чувств. Милостивая к деревьям, травам, хлебам и будущему картофелю, она не всегда бывает милостивой к человеческим детям, но многоопытная — понимает: «дрянь-девки» (красивые и дурные) не что иное, как музы. Ради них воздвигают дома, мосты; открывают сложные физические законы; пишут книги, летят на Марсы.
Несправедливо?
Увы! Разумеется. Но что ж поделать?
Такова жизнь.
О НОВОСТРОЙКАХ
Если в квартире семь человек постоянных жильцов и если пятеро из них дети и к каждому, кроме младшенького, приходят товарищи, можно легко представить себе, что значит проходной двор.
Если учесть, что мебель в доме еще не расставлена, что в квартире производится внутренняя отделка, если принять во внимание взбалмошный характер старшего из детей — Киры, чуть что — она принимается причитать, словно бы над покойником, по поводу каждого исчезнувшего чулка, косынки, штанов, обвиняя в этом своих сестер, — одним словом, если вообразить обстановку в доме Зиновьевых, легко догадаться: Иван Ивановичу здорово повезло — у его супруги, Марии Ивановны, многотерпеливый русский характер.
Ей приходилось закупать и тащить на седьмой этаж продукты на всю ораву (лифты еще не работали). Приходилось готовить, мирить детей (младшие девочки, Ксана и Вероника, дрались часто и с
