- Что нам делать с этим непонимающим народом? - сказал он своим ученикам. - Оставили они великий светильник и обратились ко мне, недостойному. Но пойдем и успокоим его!
Когда они постучались у дверей кельи, старец выглянул в оконце, но, узнав преподобного Пимена, не отпер дверей.
- Отец наш! - смиренно сказал преподобный. - Мы не уйдем отсюда, пока ты не отопрешь нам и не примешь нас.
Они сели у дверей и стали ждать. День был нестерпимо жаркий, южное солнце палило немилосердно. Но святой Пимен и его ученики сидели у кельи и терпеливо ждали. Несколько раз выглядывал старец в оконце, но, видя, что они не уходят, был тронут этим смирением и терпением и отворил дверь.Пимен и ученики поклонились ему земно.
- Прости нас, святой отец, - сказал Пимен, - что утруждаем мы тебя, и прости тех неразумных людей, которые не могут оценить тебя…
- Нет, - возразил старец, - ты меня прости… Я вижу, что правду говорили о тебе: ты - солнце пустыни, и я не удивляюсь более, что к тебе идут!
С тех пор он не иначе говорил о преподобном Пимене, как с великим уважением и посылал к нему всех, кого знал.
Ненависть была побеждена смирением.
Авва Сергий рассказывал ученикам о некоем святом старце: 'Однажды мы заблудились, попали на вспаханное поле и потоптали его немного. Крестьянин, владелец поля, заметил это и стал браниться: 'Боитесь ли вы Бога? Если бы был у вас страх Божий, не сделали бы так!' Святой старец, который был с нами, сказал: 'Ради Бога, братия, никто не отвечайте ему!' И, обратившись к крестьянину, кротко заметил: 'Справедливо говоришь, брат мой: если б имели страх Божий, не сделали бы так!' Крестьянин продолжал с новой яростью браниться и поносить нас. 'Ради Господа, прости нас, - умолял смиренно старец, - мы согрешили!' И ни одного слова не отвечал он с досадою, но с любовию и смирением. И так тронул он наконец этим сердце.крестьянина, что тот перестал браниться, замолк… А потом вдруг пал к ногам святого и стал сам просить прощения за гнев свой и раздражение'.
А вот случай из обыденной жизни, рассказанный старушкой поистине святой жизни, теперь уже умершей.
''Вы знаете, - рассказывала она, - что мне приходилось иногда заниматься делами благотворительности, и, признаться, много досадного встречаешь при этом со стороны тех, кому искренне желаешь добра. Попадаются очень капризные натуры. Но всегда есть возможность смягчить их и успокоить.
Однажды я ходила за бедной больной вдовой, оставшейся после смерти мужа с двумя малолетками. У нее был какой-то тяжелый хронический недуг, определить который точно даже врачи не могли: что-то на почве недоедания и малокровия… Раздражительна она была необычайно, но, знаете, это всегда извиняешь… надо знать жизнь бедняков, чтобы понять, что и крепкие нервы могут растрепаться. Но, однако, раз я почти не выдержала.
Я захворала инфлюэнцией и два дня пролежала в постели. На третий день с большим трудом, но все- таки поднялась и пошла навестить мою больную. Я нашла ее в страшно раздраженном состоянии: за эти два дня никто у нее не побывал, и ей действительно пришлось трудно. Но все-таки того потока брани, которым она меня встретила, я не ожидала. Я уж не помню точно, что она говорила… 'Кровопийцы… акробаты благотворительности. Только вид делаете, что жалеете, ухаживаете… У любой паршивой шавки больше сердца!…' Да не стоит и повторять… Мне стало так обидно и больно. Я молча повернулась и ушла. Дома муж заметил мой расстроенный вид, и на его расспросы я должна была рассказать всю историю.
- Вот что, - сказал мой Петр Васильевич, - если точно ты ее жалеешь и принимаешь в ней участие, не порть доброго дела, не бросай ее… Поди, извинись перед ней…
Признаться, это меня озадачило сначала. Меня оскорбили, меня выругали как нельзя хуже, и мне просить прощения! Но, подумав немного, я решила пойти. Мне все-таки было ее жаль…
Взяла я Нюру, свою воспитанницу, и мы отправились. Была почти буря с проливным дождем… Мы едва добрались, и, когда вошли на крыльцо, с нас текли потоки. Я оставила Нюру в сенях и вошла. Больная лежала по-прежнему на спине в своей постели и казалась погруженной в раздумье.
- Простите, - сказала я ей, наклонившись и как могла ласковее. - Я погорячилась давеча… Извините меня, Бога ради, что я не могла навестить вас эти дни…
Я не успела кончить, как с больной произошло нечто невообразимое: она упала с постели на пол к моим ногам и вся задрожала, забилась от рыданий…
- Господи! Что же это?! Я… вы… Я вас оскорбила, обидела… За всю вашу доброту облаяла… И вы же просите прощения… Родная, милая… Ангел!…
Она плакала и целовала мне руки, платье. Я едва могла ее успокоить…
- Да, - прибавила, помолчав, старушка, - нет окончательно злых людей… Надо только уметь добраться до того, что есть доброго у них в душе…'
И это может, прибавим мы от себя, сделать только та сила, о которой говорит Господь в прочитанном нами отрывке Евангелия: любовь, кротость, смирение.
Глава X, ст. 46-52
Содержание настоящего евангельского отрывка очень несложно. Передается лишь один эпизод исцеления слепого Вартимея. Он сидел у ворот Иерихона, прося милостыню, когда мимо него проходил Господь со Своими учениками. Несомненно, слепой и раньше слыхал о великом Галилейском Пророке и о чудесах Его исцелений. Он понял, что мимо него проходит в этот момент счастье всей его жизни и изо всей силы своих легких он начал кричать: Иисус, Сын Давидов! помилуй меня.
Он верил, глубоко верил, что этот Равви обладает удивительным могуществом и что Ему стоит сказать только слово, чтобы возвратить зрение слепому. Многие из толпы останавливали его, оберегая покой Учителя, но какая сила могла остановить эту веру? Он еще громче стал кричать: Сын Давидов! Помилуй меня.
Настойчивый вопль дошел до слуха Господа, и случилось то, что случалось всякий раз, когда до Спасителя доносился призыв горячей, непреклонной веры.
Иисус остановился и велел позвать слепого.
Чего ты хочешь от Меня? - спросил Он. Учитель! чтобы мне прозреть! - отвечал нищий.
Иисус сказал ему: иди, вера твоя спасла тебя. И он тотчас прозрел.
Опять перед нами один из многочисленных примеров силы веры. Где есть живая вера, там поразительные чудеса совершаются постоянно. Вера - лучшее лекарство от болезней всякого рода, и не только там, где действует непосредственная сила Господа, но также и в тех случаях, где деятелями являются простые люди.
Истинно, истинно говорю вам, - обещал Господь, - верующий в Меня, дела, которые творю Я, и он сотворит, и больше сих сотворит (Ин. XIV, 12).
Сбылось неложное обетование Спасителя. Верою люди творили то же, что и Он.
Вот два рассказа.
… По пыльной итальянской дороге, ведущей к Равенне, шел путник. Грубый поношенный плащ покрывал его высокую, слегка сгорбленную фигуру, но, несмотря на бедное одеяние, в его манерах и поступи чувствовалось что-то величавое. Утомленный вид и потрепанные сандалии говорили о том, что он идет издалека.
То был святой Аполлинарий, епископ Равеннский.
Солнце уже село. Гасли последние блики света на вершинах деревьев, и быстро спускалась на землю безлунная южная ночь. Святой Аполлинарий остановился. До цели пути было далеко. Пришлось искать ночлег:
Он осторожно постучался у дверей одинокой придорожной хижины и в ответ на оклик хозяина попросил разрешения провести ночь.
