скуп на похвалы.
Но вечеринка и впрямь получилась крутая. Вокруг толпились известные личности. Куда ни кинь взгляд — везде знаменитые физиономии. Певцы, актрисы, парочка продюсеров, весело болтающих друг с другом в промежутках между поглощениями блинов с икрой, модный бородатый писатель, весь вечер наливающийся финской водкой, кучка телеведущих, обсуждающих развод Брэда Пита и Дженнифер Анистон, стриптизёр Борзан со своей супругой — коллегой Милы, несколько известных моделей, крививших нос от щедрого угощения, и масса другого, не менее популярного и полезного для Милы народу.
Мила Илиади, то есть попросту Людмила Ковалёва — в девичестве, а сейчас, после недавней свадьбы ставшая Людмилой Резник, светилась от счастья.
— Я всегда знала, что добьюсь этого, — шептала она Кравчуку. — И вот, как видишь, сделала то, что хотела. Теперь я могу устраивать приёмы, теперь меня уважают и внемлют каждому моему слову, теперь на мои тусовки приходят все без исключения, даже те, которые раньше и в сторону мою не смотрели! Теперь меня называют певицей, и слушают мои песни, и никто из журналюг и не подумает назвать их дерьмом!
Дядя внимательно посмотрел на неё, и промолчал. Ему не хотелось омрачать радость единственной племянницы и напоминать, что всё это стало возможным только благодаря деньгам её свёкра, который, кстати, даже не соизволил появиться на презентации.
Мила внимательно пробежала глазами по залу ресторана, и не увидела Анатолия Максимовича. Зато увидела Павлика, стоящего у окна с бокалом шампанского. Когда она видела его в последний раз больше получаса назад, он всё также сиротливо стоял у окна, как неприкаянный.
Мила с неудовольствием подумала, что муж совсем ей не подходит. Павел никогда не будет душой компании, никогда не сможет обратить внимание всех этих блестящих и состоявшихся людей на себя. Он был чужим на этом празднике, и совершенно не скрывал этого.
Певица постаралась скрыть разочарование и злость, и направилась к мужу.
— Улыбайся, — прошипела она ему в ухо, — сейчас нас будут фотографировать!
Павел послушно растянул губы в улыбке и оставил свою ладонь там, куда её только что определила жена — чуть пониже талии Милы.
Когда наконец фоторепортёры оставили их в покое, Мила повернулась к мужу и сбросила улыбчивую и счастливую маску.
— Ну и где твои родители, чёрт возьми? — вполголоса прошипела она. — Я же просила их, говорила, как это важно для меня…Да и вообще, они просто обязаны быть здесь! В конце концов, не у каждого человека невестка — певица, записывающая новый диск!
Павел молча пожал плечами. Ему нечего было ответить.
Миле захотелось вырвать бокал с шампанским из его безвольных рук, швырнуть его об пол и заорать от отчаяния, но ей пришлось сдержаться. Если бы она так поступила, то уже на завтрашнее утро все газеты смаковали бы этот скандал. А Миле, только-только ступившей на скользкую и опасную тропу популярности, ни в коем случае не следовало так подставляться.
И вдруг толпа немного расступилась, и показался свекор певицы, Анатолий Максимович Резник. Его охранники быстро рассредоточились по залу, закрывая вип-персону от постороннего общества.
Мила, прихватив подол роскошного розового платья, расшитого стразами Сваровски, со шлейфом из страусиных перьев, бросилась к нему.
— А где Любовь Андреевна? — поинтересовалась она, подставляя щёку для формального поцелуя.
— Ей стало плохо, сердце прихватило, поэтому я и задержался, — пояснил Резник, выискивая глазами сына.
— Как не вовремя, — со вздохом сожаления произнесла Мила, — как раз в день презентации моего диска! Вот невезуха!
Резник с отвращением глянул на невестку и направился к сыну, который уже увидел его и спешил навстречу.
Он уже давно жалел, что пошёл на поводу у жены, и торопил Павлика с женитьбой. Ведь после того, как Павлик надел на руку обручальное кольцо, ничего не изменилось — во всяком случае, к лучшему. Но русский мужик задним умом крепок, знал бы, где упасть, соломки бы подложил…
Жанна смотрела на спящую Полинку и чувствовала, как её сердце тает, как мёдом разливается по всему её существу. Кто бы мог подумать, что этот крошечный человечек сможет так наполнить её любовью, что от избытка чувств Жанне хотелось кричать!
Дочь посапывала, кривила во сне маленький носик — кнопочку, изредка улыбалась, показывая розовые беззубые дёсны, и Жанна чуть не плакала от умиления.
Тофик, наблюдая за этой картиной от двери, молча покачал головой. Он, конечно, слышал, что женщина — мать очень сильно отличается от просто женщины, но был уверен, что его двоюродную сестру это не коснётся. Он не мог представить себе Жанну, сюсюкающую над малышкой, Жанну, тревожно прислушивающуюся к радио-няне, Жанне, меняющей грязные памперсы, пока сам не увидел всё это.
С того момента, как его сестра вернулась в Семью, прошло всего два месяца, но за это время все успели понять, как она изменилась. Тофик не знал, какая именно Жанна ему нравится больше — та, беспощадная, принципиальная, невозмутимая, которая была раньше, или эта гибкая, дипломатичная, мудрая — новая Жанна.
Конечно, и у новой Жанны частенько возникали интонации той, прежней, и некоторые замашки тоже возрождались из прошлого, но Тофик видел, что новая Жанна просто хочет вернуть сущность старой, поэтому и пытается изо всех сил сделать это. Но замашки замашками, а характер уже сформировался. И ничего страшного в этом нет, ведь человеку свойственно меняться.
Тофик вскоре после возвращения сестры проговорил с ней об этом всю ночь, видя, как она мучается оттого, что не может стать прежней, и не хочет оставаться нынешней.
С тех пор Жанна, кажется, примирилась со своей двойственностью, и все члены Семьи — тоже. Иногда она вызывала раздражение у Тофика, но он понимал, почему. Он завидовал Жанне. Она долгое время не появлялась в Семье, её сочли погибшей, ведь была найдена взорванная машина Жанны. А она всё же вернулась — почти с того света! Вернулась, и снова стала лидером, заставила всех прислушаться к себе, хотя она — всего лишь женщина! Тофику, прожившему всю жизнь в Москве, был чужд восточный менталитет, но всё-же некоторые устои передаются чисто автоматически, на генетическом уровне. Тофик относился к женщинам скорее снисходительно, нежели неуважительно, и всё-же женщины в его иерархии стояли на ранг ниже мужчин. Все, кроме Жанны. Она была выше его понимания, да что там — Жанна была недосягаема.
Тофик, весельчак и Казанова, подспудно понимал, что не годится на роль руководителя, тогда как Жанна, казалось, была создана для этого.
Не случайно же никто не возмутился, когда она вернулась из своего небытия, словно из ада, и без лишних слов принялась наводить свои порядки. Правда, она рассказала про Мальчика, находящегося при смерти, убившего её отца, и смогла доказать, что она ни в чём не виновата. Но, если честно, ей и доказывать ничего не пришлось.
Оказалось, у неё остались верные люди, а остальные не хотели ссориться с новой Жанной. И прежняя она была опасна, хотя тогда рубила сплеча, говорила в глаза сразу всё, что думает. А нынешняя Жанна некоторым членам группировки показалась ещё более опасной, хотя в лицо она улыбалась.
— Она как Крёстный отец, — сказал Тофику один из членов общины, Юнус. — Улыбается, а в глазах — лёд. Так и кажется, что она сейчас сделает предложение, от которого нельзя будет отказаться.
Если даже Юнуса, злобного и целеустремлённого, Жанна доводила до ужаса, то об остальных и говорить нечего было. Так что Жанну в Семье вновь признали. Единственное, что смущало Тофика — это его отец, дядя Жанны.
Шахид должен был вернуться очень скоро, он несколько месяцев после автомобильной аварии лечился в Швейцарии, сделал несколько пластических операций, и теперь, подлеченный, возвращался в родную Семью, которую возглавлял после смерти отца Жанны, Малика. Его никто не удосужился поставить в известность, что Жанна вернулась, и заняла его место.
Тофику духа не хватало, а Рафату это было на руку. У него были свои представления о ведении дел в Семье, и Жанна эти представления в каком-то смысле поддерживала, тогда как отец, получивший власть, не задумывался о целесообразности некоторых своих поступков. Рафат ни в коей мере не собирался идти
