что делают это во имя философии. Поэтому Муциан убедил Веспасиана изгнать подобных людей из Рима, хотя им самим двигал скорее гнев, нежели любовь к логике и философии. Он произнес перед императором длинную и выдающуюся речь против стоиков, сказав, что «ими движет показное тщеславие. Если один из них отрастит себе длинную бороду, нахмурит брови, будет ходить в грубом плаще нараспашку и босиком, то он сразу же заявляет претензии на мудрость, храбрость и справедливость и напускает на себя важный вид, хотя, как говорится, толку от него как от козла молока. На всех прочих они смотрят сверху вниз. Благородных людей они зовут простофилями, простых людей – деревенщинами, красавца обзывают развратником, а урода – болваном, богача – жадиной, а бедняка – рабом». Веспасиан немедленно изгнал из Рима всех философов, кроме Музония. Деметрий и Гостилиан были сосланы на острова. Гостилиан при известии о высылке и бровью не повел (он в тот момент давал кому-то урок), а, наоборот, еще более едко прошелся насчет монархии. Однако Рим он покинул сразу же. Но Деметрий и тогда не утихомирился. Веспасиан приказал передать ему такие слова: «Ты изо всех сил напрашиваешься на гибель, но я не убиваю собак за то, что они на меня лают».
Из этих отрывков становится ясно, что стоики, как позже – христиане, не только оскорбляли императора, но и «проповедовали учения, противоречащие существующему режиму»; эти учения получали популярность, а их приверженцы стремились привлечь к себе внимание своим обликом и поведением. Следовательно, Домициан не более чем следовал тем курсом, который начал еще Веспасиан. Сторонников Фразеи и Гельвидия казнили (Кассий Дион, 67, 13), остальных сослали. Других Домициан предал смерти или конфисковал их собственность, так как они «презирали богов… за это преступление были осуждены многие приверженцы иудаизма».
Не напоминают ли эти обвинения ту клевету, которая позже возводилась на христиан? Нет ли между ними очень тесного сходства? В главе о римской литературе мы пытались определить истинное значение стоицизма, свободного от нелепых выходок его приверженцев, – это было тайное учение, широко распространенное среди лучших умов эпохи, действительно занятых поисками истины. Возможно, в один прекрасный день мы вслед за Дрюсом и Бруно Бауэром увидим органичную связь стоиков с первыми римскими христианами – или попросту первыми христианами? Официальная теология, разумеется, отвергает эту идею. Тем не менее можно признать, что многие из наиболее глубоких и гуманных евангельских поучений содержатся и в римском стоицизме. Выводы из такого предположения пусть делают ученые. В наши дни эти вопросы стали слишком важными, чтобы их игнорировать.
Антиной
Теперь обратимся к печальной и несчастной фигуре Антиноя, прекрасного юноши, возлюбленного императора Адриана. Мы полагаем, что загадку его личности проще всего решить, если в первую очередь подчеркнуть присущие ей религиозные элементы. Но сперва изложим факты так, как они представлены в наших источниках.
Кассий Дион (69, 11) пишет: «Адриан через Палестину направился в Египет. Там он принес жертву духу Помпея и сочинил в его честь следующий стих:
Он приказал привести в порядок могилу Помпея, обратившуюся в руины, а также основал город Антиноя. Этот Антиной был родом из Вифинии, из города Клавдиополя. Он был наложником Адриана и умер в Египте – либо утонув в Ниле, как объявил Адриан, либо будучи принесен в жертву, что довольно правдоподобно, так как любопытствующий Адриан увлекался заклинаниями и магическими искусствами. Либо вследствие своей любви к Антиною, либо оттого, что Антиной принял смерть ради него (ему был нужен человек, который бы добровольно предложил себя в жертву), Адриан оказал умершему юноше столь великую честь, выстроив на месте его гибели город и назвав его в честь покойного. Адриан воздвиг статуи и бюсты Антиноя почти во всех городах империи. Он даже пожелал назвать в честь Антиноя особую звезду и обрадовался, когда спутники помогли ему сочинить басню, будто бы душа Антиноя стала звездой, которую доселе не видели на небе».
Не менее сенсационен и рассказ Спартиана, одного из шести авторов «жизнеописаний императоров». (Позже мы познакомимся с самым худшим из них, Лампридием.) Для этих авторов характерно использование превосходных свидетельств вперемешку с глупыми и бесполезными сплетнями. Спартиан пишет в биографии Адриана (глава 14): «Пересекши Аравию, он прибыл в Пелузий и выстроил Помпею гробницу великолепнее прежнего. Когда он плыл по Нилу, он потерял своего Антиноя, которого оплакал как женщина». (Здесь автор использует слово
Третье дошедшее до нас свидетельство об Антиное содержится у историка более позднего времени, но весьма авторитетного – Секста Аврелия Виктора («История императоров», 14): «Адриан, как обычно во времена мира, отправился отдыхать в свое поместье в Тибуре, оставив управлять Римом Луция Элия Цезаря. В Тибуре он воздвигал дворцы и предавался пирам, скульптуре и живописи, подобно всем богачам, не упуская никаких излишеств и чувственных удовольствий. Тем самым он дал повод ко многим скандалам. Говорилось, что он вступает в связь с юношами и пылко предан Антиною, отчего и основал город, названный в его честь, и воздвигал его статуи. Другие же полагают, что причиной этим поступкам были его благочестие и религиозность. Адриан, как они утверждают, хотел отдалить момент смерти, и маги велели ему найти человека, который бы принес себя в жертву ради него; отказались все, кроме Антиноя, и это-то, как говорят, стало причиной упомянутых выше деяний в его честь. Мы оставим этот вопрос нерешенным, хотя, по нашему мнению, дружба двух людей столь разного возраста всегда подозрительна, когда один из них обладает сладострастным темпераментом».
Другое важное свидетельство об этом загадочном юноше обнаружено недавно. Оно упоминается у Бирта («Римские портреты», 301). Речь идет о найденном в Египте папирусе с поэмой в 40 строк, где описывается львиная охота с участием Адриана и Антиноя, во время которой Адриан спас своего фаворита из когтей свирепого льва. Данный папирус позволяет предположить, что немолодой император относился к юноше вовсе не как бессердечный сластолюбец к своей игрушке. И это предположение подтверждается тем фактом, что император не побоялся учредить культ юноши после его смерти, основав нечто вроде новой религии этой столь недолгой юной жизни.
Можно ли себе представить, чтобы кто-либо учредил культ в честь юноши-наложника – столь презренного для римлян существа? Нет, должно быть, прекрасный юноша из Вифинии находился с Адрианом в той идеальной связи, которую Платон в своем «Пире» называет Эросом. Адриан был более чем обожателем всего греческого: он обладал истинно греческим сердцем. Его связь с Антиноем не могла не быть чисто духовной. Император был околдован красотой Антиноя, как только увидел того на его родине, и с того самого года (124 год н. э.) юноша стал его постоянным спутником. Так же как Сократ восхищался Алкивиадом – ибо мудрость любит красоту, – так и мудрый Адриан любил того, кто был наиболее достоин любви, и поклонялся ему, как богу. Неужели так трудно это понять? Неужели мы вслед за античными историками, которые не понимали ни Адриана, ни его фаворита, должны говорить о чисто сексуальной связи?
По нашему мнению, лучшее и наиболее глубокое объяснение любви Адриана к Антиною, и особенно обожествления юноши после его смерти, можно найти в современном сочинении, малоизвестном широкому читателю. Речь идет о замечательном цикле стихотворений «Максимин» Стефана Георге, позднейшего из последователей Платона. Вот что пишет Георге:
Огонь этой веры вспыхнул в Адриане, едва тот впервые увидел Антиноя. Адриан, должно быть, часто восклицал, как и современный поэт:
