знакомства, не слышал у него таких истеричных ноток в голосе. Свою обиду я тут же реализовал в хриплые слова:
— Никита, не верещи. У меня пакостное состояние, я с трудом воспринимаю действительность. Давай спокойно и по порядку. У Зайчика я был вчера, ближе к вечеру. Теперь ответь: к чему вопрос?
— А к тому, — прорычал Никита, — что сегодня в семь тридцать утра Александра Федоровича Зайчика обнаружили мертвым. Висящим в петле. Соседи обратили внимание, что дверь приоткрыта…
Не смотря на сушняк во всем организме, я мгновенно покрылся холодным потом. Стало зябко. И тоскливо. Откашлявшись, я пробормотал в трубку:
— Я так понимаю, основная версия самоубийство?
— Правильно понимаешь.
— Это чушь, Никита. Он не мог покончить с собой. Я это точно знаю. И догадываюсь… Да нет, почти уверен, чьих рук дело это 'самоубийство'!
Помолчав, Никита сбавил тон, и предложил:
— Подъезжай сейчас ко мне. Сможешь?
— Конечно. Через полчаса.
Положив трубку, я опустился на пол, прижавшись спиной к стене, и закрыл глаза. В полной темноте мелькали радужные круги и яркие звездочки, и за ними — силуэт висящего в петле человека с изможденным лицом и прозрачными глазами…
Может, лучше рассказать все Никите? И ну его к лешему, пусть Кареном занимается родная милиция? А самому слинять из города на полгодика. К тому времени все устаканится, Карена посадят. Салихова он сдаст с милой душой, и можно будет вернуться. Забрать с собой Ульянку, поселиться где-нибудь в глуши. Например, у тетки в Кировске, под Питером. О ней практически никто из моих знакомых не знает. И это единственная родная душа, оставшаяся у меня на белом свете. Ну, и Ульянка, конечно же. Хоть и не кровная. Пока. Пока нет ребенка…
Бред. Чушь и самообман. Что я поведаю Никите, помимо своих разговоров с Кареном и Зайчиком? С чем он пойдет к начальству за ордером на обыск? Единственный реальный документ- протокол допроса и записка Летунова. Копии которых мне Карен так пока и не дал. С моих слов, что ли, следователь прокуратуры будет выписывать ордер на арест обоих фигурантов? А если Салихов и Карен, опять же на словах, обвинят меня в фальшивомонетничестве и педофилии? И следак им тоже должен будет поверить? Нет, нужны факты. Железные. Непробиваемые. Бронированные. Правда есть еще Летунов, но где его искать? Салихов едва ли его принял обратно после всего. Скорее похоронил бы. Логично предположить, что его Карен взял под свое крылышко. Но наверняка надежно упрятал до поры, чтобы бывший хозяин до изменника не добрался. А если уж Салихов не может отыскать своего бывшего охранника, то я и подавно. Разве что подкинуть эту идею Никите. Тогда у него хоть какая то зацепка будет…
Не без труда поднявшись на ноги, я отлепился от стенки, и поплелся в кухню. Открыв холодильник, уныло осмотрел холостяцкий набор продуктов, и с отвращением захлопнул дверцу. Завтракать не хотелось категорически. В бутылке еще оставалось на пару рюмок, которые я сладостно и замахнул, одну за другой, зажевав долькой лимона, и закурив. Все же права Ульянка: без женского догляда я деградирую. Вот и по утрам вместо нормального завтрака похмеляюсь натощак, и курю. Верный путь к язве желудка и циррозу печени.
С отвращением загасив сигарету, я проковылял в ванную, без желания почистил зубы, побрился и умылся, и потащился одеваться. Распахнув платяной шкаф, снова поймал себя на мысли, что Ульянка права на сто процентов. Вот ведь и гардероб у меня достаточно обширный, а хожу как американский фермер в джинсовке непрерывно. Странное дело. В юности и молодости я жаловал исключительно костюм с галстуком, а в сезон — кашемировое пальто с шелковым кашне и шляпу. Теперь же захотелось свободы движения, и таскаю я джинсы и куртку, пока не заношу до дыр. А потом покупаю точно такую же, и все по новой. Нет, что-то в моей жизни надо срочно менять…
Закрывая дверь квартиры, я услышал шаги на лестнице. Обернувшись, разглядел двух санитаров с носилками. Видимо, со 'скорой', которая стояла, я видел в окно, рядом с синим 'Опелем' моих надзирателей, будь они неладны. С утра пораньше караулят. Один из санитаров вежливо поинтересовался:
— Гражданин, не подскажете на каком этаже сто семьдесят шестая квартира? У вас в подъезде лифт не работает, тащимся уже на шестой этаж.
Я машинально ответил:
— На седьмом.
И по инерции шагнул к двери лифта. И тут же почувствовал укол беспокойства в сердце. Как утром, при звонке Никиты. Какого хрена спрашивать? Считать не умеют? По четыре квартиры на площадке, вычислить — плевое дело. Да к тому же машинально нажатая мной кнопка вызова лифта заалела, внизу загудело, и лифт скрипуче пополз вверх. Первым моим побуждением было повернуться, и принять стойку. Не понравились мне эти санитары. Ох, не понравились! Не успел. Сзади за шею меня обхватил левой рукой другой санитар, правой прижимая к лицу марлевый тампон. Этот был не так вежлив, и пробурчал без прикрас:
— Тебе же сказали, придурок недоделанный, — лифт не работает.
В ноздри шибанул удушливый запах эфира, я стал проваливаться в темноту, и рухнул на любезно подставленные носилки…
Очнулся я лежа на комфортном диване, в неге и уюте. Только голова еще немного кружилась от эфира. Впрочем, это, вероятно, усиливал действие выпитый натощак коньяк. При мысли о коньяке мне вдруг захотелось выпить со всей страстью, на которую был способен мой недоопохмелившийся организм. Тем более, что на сервирочном столике, рядом с диваном, стоял неплохой выбор напитков и масса разнообразных бутербродов в шикарных розетках. И плевать, для меня это предназначено, или же нет. Насильно затащили, и я не обязан соблюдать корректность. Надеюсь, все это богатство не отравлено.
Замахнув рюмку коньяку я со вкусом зажевал бутербродом, закурил, и осмотрелся. Шикарный такой особнячок, явно где-то за городом, судя по пению птиц и отсутствию городского шума. Вот только кому он принадлежит? Кто меня так нелюбезно пригласил в гости? Что в гости, это понятно. Иначе очнулся бы я не на диване, а в каком-нибудь сыром подвале, связанный и избитый.
Впрочем, ломать голову долго не пришлось. Одна из дверей бесшумно распахнулась, и в гостиную вошел… Салихов Дамир Рифкатович, собственной персоной! Вот значит, кому я понадобился? Ну, что же, жизнь становится все интереснее, и интереснее. Вот только к Никите я попаду, опасаюсь, теперь не скоро. 'Гостеприимство' Салихова может оказаться сколь любезным, столь же и длительным. И не смогу позвонить. Телефон у меня от греха изъяли, пока я нежился в объятиях Морфея.
А Салихов, как ни в чем ни бывало, широко улыбнулся, и раскинул руки:
— Здравствуй, дорогой! Вижу, пришел в себя, и уже освоился? Ну, и правильно. Для мусульманина гость — святое. Будь хозяином, не стесняйся. Если позволишь, я тоже рюмочку выпью.
И по-простецки плеснул себе добрых полфужера, и залпом выпил. Закусывать не стал, только
