усохла и осыпалась. Путешествовать стало веселее. Я перестал орать и начал петь.
Сначала пелось о том, как высока и нелегка дорога в облака.
Затем я оповестил окрестности, что первым делом самолеты. Что через год я не вернусь сюда. Что 1245 — мой номер на крыле. Однажды Гнедан сказал, что у меня хороший голос. Уверен: песни порадовали многочисленную лесную аудиторию. Говорят, медведи нервно пританцовывали еще с неделю.
Вскоре я достаточно освоился в воздухе, чтобы перевернуться лицом вниз. Bay! Так гораздо интереснее. Красиво мелькают верхушки сосен, быстро-быстро проносятся пригорки. Ха! Деревенька! Крыши, лужи, бабы! О! о! Блеснуло укромное озерцо с купаленкой и купальщицами! Ах! Дыханье сперло: экий вид сверху! Клево-клево… Ручки-ножки загорелые, попки белые колышутся в зеленоватой воде! Привет, девочки! Я — летчик Славик Бисеров, охраняю ваш мирный труд! Не помешал? Эй, куда же вы?!
Так хотелось позакладывать над озером красивые виражи… Но — непослушный сапог унес прочь, не снижая скорости. С ревом поволок над конопляным полем. Ух ты! Стог сена промелькнул… А не спикировать ли на него? Если, скажем, выдернуть ногу из сапога… Не успел. А на этот? Опять не успел. Стога свистели мимо, как версты за окном курьерского. Опять началась деревня — другая, покрупнее. Жители смотрели на меня, задрав кверху сморщенные мордочки, показывая крошечными ручками. Видимо, они думали, что я — жаба-путешественница. Я сделал серьезное лицо и по возможности расправил плечи. Хотелось приветственно помахать населению, но я вовремя опомнился. Население только того и ждет, чтобы я начал махать руками — и сдуру выпустил бы заветную бутыль из объятий! А они потом типа подберут! Хитрецы. Напрасно надеетесь: мои руки крепко сжимают резервную топливную емкость. Это — намертво, навсегда.
Пролетая над территорией деревни Пырлищи, я направил телеграмму с борта самолета. Хотелось сочинить нечто разудало-патриотичное, свидетельствующее о моем высоком боевом духе. Например:
«НЕ ЖАЛЕЮ зпт НЕ ЗОВУ зпт НЕ ПЛАЧУ тчк СУПОСТАТОВ БОМБОЙ ОФИГАЧУ вск».
Однако вспомнил, что бомбы не входят в мой боекомплект, и настроение упало. Посему в окончательной редакции послание зазвучало более пессимистично:
«НЕ ЖАЛЕЮ НЕ ЗОВУ НЕ ПЛАЧУ зпт ЗАВЕЩАЮ МИХАЛКОВУ ДАЧУ».
Гм. Уж не знаю, при чем здесь Михалков. Видимо, ритмика поэтической фразы сама подсказала фамилию. Надеюсь, Никита Сергеевич не обидится. Во-первых, нельзя обижаться на неумелый экспромт скромного скомороха (к тому же военного летчика). А во-вторых, дача у меня хорошая: двухэтажный терем в Стожаровой Хате, с дровяным сараем, нутряной фермой и шикарным питомником для моли.
…Размышляя, я не забывал овладевать непростой летной наукой. Минуты через три научился даже изменять курс! Записывайте, будущие летчики: если вам нужно взять правее, достаточно вывернуть наружу правый карман и оттянуть его в сторону хотя бы на полметра, как бы тормозя встречный воздушный поток. Держа карман шире, можно резко повысить его парусность и добиться незначительного отклонения сапога от первоначального курса. К сожалению, левый карман (дери его) оказался рваным, поэтому парусностью не обладал. А следовательно, и поворачивать я мог только вправо. Ничего: для начала и сие неплохо. Очень помогает при обгоне медлительных аистов-дальнобойщиков, существенно снижая риск столкновения со встречным потоком гусей-лебедей (они такие жесткие!).
Еще через десять минут я сумел-таки привести тело в сидячее положение. Согласитесь, что сидящий пилот (красивый, сероглазый, мужественный) внушает посторонним наблюдателям больше уважения, нежели тот же самый пилот, однако лежащий. Кроме того, сидя гораздо удобнее: а) совершать экстренные дозаправки в воздухе и б) поражать наземные цели. Разумеется, будучи военно-воздушной машиной, я то и дело практиковался в поражении наземных целей, В окрестностях деревни Пугино, например, удалось довольно метко оплевать малину перед носом местного медведя. Обиженный зверь кинулся в погоню, подпрыгивая, как Деннис Родман, и стараясь зацепить лапою — однако вскоре отстал. Хе-хе. Авиация — это круто. Смирись, косолапый.
Обнаглев, я начал вести себя словно натовский истребитель в воздушном пространстве Ирака. Как весело, обув железом острым ноги, скользить по быстрой синеве небесных рек! С легкостью догонять беззащитных куропаток и — сбивать их одним жестоким ударом тяжкой заскорузлой пятки! Мочить истошно каркающих воробышков! С хрустом крушить черепа ничего не подозревавших коршунов!
И вдруг я упал.
Это произошло внезапно и глупо. Ах… небеса стали прозрачными и холодными, как глаза американской феминистки. Воздух просинел и остановился. Мы влетели в зону тишины. Сапог жалобно хрюкнул, четырежды чихнул и затих. Какое-то время агрегат двигался по инерции, стремительно теряя скорость, а заодно и высоту. Недоумевая, я оглядел себя с ног до головы: не застрял ли где в спине воткнувшийся стингер? Странно. Радар на месте, и топлива еще почти полбака!
Потом осторожно покосился вниз — и успокоился. Внизу было… что? Правильно. Озеро. А все почему? Потому что Судьба — это существо женского полу. Если смело держать ее в моржовых рукавицах, она смиряется и начинает любить своего мужчину. И в нужный момент покорно подставляет вам мягкое и теплое. Как правило, это — стог сена. Или батут. Как минимум — водоем.
ПЛЮХ! К сожалению, Судьба не всегда успевает подогреть воду.
Вот и опять. Вода была скорее ледяная, чем прохладная; а я забыл надеть неопреновые гидроподштанники. Дери их. Поэтому первым делом живо выскочил из озерца на скользкий травяной берег. И уже потом начал ругаться, дрожать, отфыркиваться, вытряхивать песок из ушей, выдергивать пиявок из шевелюры, прыгать на ножке и совершать прочие необходимые в подобных случаях ритуальные действия.
Oh shit! To есть я хотел сказать: о радость! Сапог потерялся! Тяжелый, металлический — он свалился с ноги и улькнул в глубину! УРА!!! Сезон полетов закончен. Я облегченно вздохнул…
Стоп. Что за ерунда? Вздохнуть… не получилось.
Еще раз. Сезон полетов закончен! Ура! Я расправил плечи и облегченно вздох…
Кхехх! Кха! Закашлялся и повалился в траву, пытаясь сорвать с шеи серебряную цепочку. Чегой-то она сжалась, драть ее? От воды скукожилась? Гнида. Ой. Не клево. Нервно хихикая, сдирая с горла скользкую удавочку, я весело покатился по мокрой траве. Видать, старуха Мокошь шлет привет… Ха. О’кей, хватит! Не надо санкций! Ха-ха. Глотнуть не могу. Не жаба — а давит! Ой, тушите свет. Ой, спасите- помогите.
Над головой захрустели кусты, гулко застучали в землю пятки… Мелькнули желтоватые плоские подошвы, черный подол… Из кустов выскочил… Быстрый и молчаливый толстяк в застиранной черной хламиде. Сиганул с бугорка, подскакивая, накатил ближе: пушистая грива вкруг головы, широкая дымчатая бородища с прожилками серебра. Мелко крестясь, упал на колени, склонился — уставился масличными строгими глазами, как у хирурга.
— Доктор… — прохрипел я, продолжая нервно хихикать. Жаба давит!
Толстый мужик навалился мягким животом, туча темно-серых волос, колыхаясь, закрыла небо. Я попытался ухмыльнуться. Доктор повел суровой бровью, засучил залатанный рукав… протянул загорелую руку — зацепил змейку сухим пальцем… Оттянул… нет, не поддается. Борода недовольно шевельнулась, сморщился красноватый нос.
— Помирать будешь? — хрипло поинтересовался мужик.
— Не дождетесь, проклятые буржуины… — простонал я в ответ и судорожно глотнул. Просунул два скрюченных пальца между горлом и тугой цепочкой. Ах, гадская бижутерия! Видать, старушка Мокошь мною всерьез недовольна.
— Эй, вставай! — крикнул толстяк в подряснике, толкнул в плечо.
Используя свободную левую руку, я молчаливо показал пальцесочетание. Если ты доктор — лечи. Точно-точно. Не можешь — проваливай. Не мешай погибать комсомольцу. Ух… пальцы режет.
— Эй, вставай-вставай! — Толстый бородач снова толкнул со всей дури. Приблизил нахмуренную рожу и вдруг — протянул мне огромный топор (из-за спины выхватил?). Сунул топорищем вперед. — Жить
