– Неправильно, – спокойно сказала Катя.
– Ну и пусть неправильно. Тебе-то что! – ответил я и сделал ей страшную гримасу.
Катя вздохнула, покачала головой. Женьчик, конечно, тоже.
– Ей больше всех надо! – выпалила Люська.
Катя поправила свои косы и медленно сказала:
– Пойдём, Евгений. Они ещё и грубят!
Женьчик рассердился, покраснел и самостоятельно выругал нас. Мы очень этому удивились. Наверно, он заметил, как мы с Люськой его передразнивали. Катя сказала, что они сейчас же уйдут и от этого хуже будет только нам, так как мы останемся неподтянутыми.
– Прощайте, лодыри, – ласково сказала Катя.
– Прощайте, лодыри, – пискнул Женьчик.
– Попутный ветер в спину! – гаркнул я.
– До свидания, Пятёркины-Четвёркины! – пропела Люська Карандашкина.
Это, конечно, было не совсем вежливо. Ведь они были у меня в гостях. Конечно, я их не звал, но всё же...
Вежливо, невежливо, а всё-таки я их выставил. Да и Люська убежала вслед за ними.
Я остался один. Просто удивительно, до чего не хотелось делать уроки! Конечно, если бы у меня была сильная воля, я взял бы, назло себе, и сделал. Вот у Кати небось была сильная воля. Надо будет помириться с ней и спросить, как это она её приобрела. Папа говорит, что каждый человек может выработать волю и характер, если он борется с трудностями и презирает опасность. Ну а с чем бороться? Папа говорит – с ленью. Но разве лень – это трудность? Нет, здесь что-то не так. А вот опасность я бы с удовольствием презирал, да только где ж её возьмёшь?
Я был очень несчастным. Что такое несчастье? По-моему, когда человека силой заставляют делать то, что ему совсем не хочется, это и есть несчастье. Я даже из истории это вижу. Не хотелось крестьянам быть крепостными и работать на помещиков, а их заставляли. Они и были несчастными. Не хотелось рабочим, чтобы их притесняли на фабриках, а их заработки забирали хозяева, но их заставляли. Они тоже были несчастливы. И очень хорошо сделали, когда вместе с крестьянами устроили революцию и ликвидировали царя как класс. Теперь все стали свободными, работают на себя и потому счастливы. Я не терплю, когда людей угнетают и заставляют делать то, что им совсем не хочется.
За окном кричали мальчишки. Солнце светило, очень сильно пахло сиренью. Меня тянуло выпрыгнуть в окно и побежать к ребятам. Но на столе лежали мои учебники. Они были изорванные, залитые чернилами, грязные и скучные. И они были очень сильными. Они держали меня в душной комнате, заставляли решать задачу про каких-то допотопных землекопов, вставлять пропущенные буквы и делать многое другое, что мне было совсем неинтересно. Я вдруг так возненавидел свои учебники, что схватил их со стола и швырнул на пол.
– Надоели! – закричал я не своим голосом.
И вдруг раздался такой грохот, как будто с высокого дома на мостовую упали сорок тысяч железных бочек. Кузя метнулся с подоконника и прижался к моим ногам. Стало темно. А ведь только что за окном светило солнце. Потом комната осветилась зеленоватым светом, и я заметил каких-то странных человечков. На них были балахоны из покрытой кляксами мятой бумаги. У одного на груди чернело очень знакомое пятно с ручками, ножками и рожками. Точно такие же ножки-рожки я пририсовал кляксе, которую посадил на обложку учебника географии.
Человечки молча стояли вокруг стола и сердито на меня смотрели. Надо было что-то немедленно делать. Поэтому я вежливо спросил:
– А кто вы такие будете?
– Ты присмотрись внимательней, может быть, и узнаешь, – ответил человечек с кляксой.
– Он не привык глядеть на нас внимательно точка, – сердито сказал другой человечек и пригрозил мне пальчиком, выпачканным чернилами.
Я всё понял. Это были мои учебники. Они почему-то ожили и явились ко мне в гости. Если бы вы слышали, как они меня упрекали!
– Ни под каким градусом широты и долготы никто и нигде на земном шаре так не обращается с учебниками, как ты! – кричала География.
– Ты обливаешь нас чернилами восклицательный знак. Ты рисуешь на наших страницах всякую ерунду восклицательный знак, – надрывалась Грамматика.
– Почему вы так напали на меня? Разве Серёжа Петькин или Люся Карандашкина учатся лучше?
– Пять двоек! – крикнула хором учебники.
– Но ведь я приготовил уроки сегодня!
– Сегодня ты неправильно решил задачу!
– Не усвоил зоны!
– Не понял круговорота воды в природе!
Больше всех кипятилась Грамматика:
– Сегодня ты не повторил безударных гласных восклицательный знак. Не знать родного языка тире позор запятая несчастье запятая преступление восклицательный знак.
Терпеть не могу, когда, на меня кричат. Обижаюсь. Вот и сейчас я очень обиделся и ответил, что как-нибудь проживу и без ударных гласных и без умения решать задачи и тем более без этого самого круговорота.
Тут мои учебники сразу онемели. Они смотрели на меня с таким ужасом, как будто я на их глазах нагрубил директору школы. Потом они стали шептаться и решили, что меня нужно немедленно, вы думаете, наказать? Ничего подобного, – спасти! Чудаки? От чего, спрашивается, спасти?
География сказала, что лучше всего отправить меня в Страну невыученных уроков. Человечки с ней сразу же согласились.
– А есть ли в этой стране трудности и опасности? – спросил я.
– Сколько угодно, – ответила География.
– Все путешествие состоит из трудностей. Это ясно, как дважды два – четыре, – прибавила Арифметика.
– Каждый шаг там грозит опасностью для жизни восклицательный знак! – воскликнула Грамматика.
Об этом стоило подумать. Ведь там не будет ни папы, ни мамы, ни Зои Филипповны!
Никто не станет каждую минуту останавливать и кричать: «Не ходи! Не бегай! Не трогай! Не подглядывай! Не подсказывай! Не вертись на парте!» И ещё с десяток разных «не», которых я терпеть не могу. Может, как раз в этом путешествии мне удастся развить волю и приобрести характер. Вернусь оттуда с характером – вот папа удивится!
– А может быть, придумаем для него что-нибудь другое? – спросила География.
– Не надо мне другого! – закричал я. – Так и быть. Отправляюсь в эту вашу опасно-трудную страну.
Я было хотел спросить их, а удастся ли мне там закалить волю и приобрести характер настолько, чтобы я мог сам добровольно делать уроки, но не спросил. Раздумал.
– Ну хорошо, – сказала География, – решено.
– Ответ правильный. Перерешать не будем, – добавила Арифметика.
– Отправляйся немедленно точка, – закончили Грамматика.
– Ладно, – сказал я как можно вежливей. – Но только как это сделать? Поезда, наверно, в эту страну не ходят, самолёты не летают, пароходы не плывут.
– Мы поступим так запятая, – сказала Грамматика, – как всегда поступали в русских народных сказках точка. Возьмём клубок многоточие.
Но клубка у нас никакого не было. Моя мама не умела вязать.
– Есть ли v вас в доме что-нибудь шарообразное? – спросила Арифметика, так как я не понял, что такое «шарообразное», она объяснила: – Это всё равно, что круглое.
Круглое? Я вспомнил, что тётя Поля подарила мне в день рождения глобус. Я и предложил этот глобус. Правда, он на подставке, но ведь её и отодрать нетрудно. География почему-то обиделась, замахала
