Услышав звонок, Аверьянов остановил видак. И хотя он конечно же знал, чем закончился этот эпизод и весь матч, но нежных чувств к вдовице, прервавшей сей сладостный для истинного болельщика миг, он не испытывал.
Однако ж профессиональный интерес и обязательность взяли верх над страстным увлечением.
— Так в чем проблема? — резюмировал он стыдливую исповедь разговорчивой соседки.
— Он пропал! — развела она в стороны морщинистые ручонки.
— Натюрморт? — удивился Аверьянов, легко предположивший, что купленный в Измайловском парке пейзаж вряд ли мог представлять особый интерес для грабителей, тем более что подъезд их хорошо охраняется и дверь у старушки стальная, с набором сложных замков.
— Нет, конечно! Шаповалов!
Борис Андреевич Шаповалов, 1925 года рождения, пенсионер, коллекционер, имевший со всеми жильцами подъезда ровные приветливые отношения, как выяснилось из дальнейшего рассказа, пропал вот уже неделю.
— Понимаете, — такого никогда раньше не было. Мы перезванивались ежедневно. Вместе часто ходили в гастроном, один раз — гуляли в зоопарке. Он рядом. И там был день открытых дверей. Или зверей. Словом, детей и пенсионеров пускали бесплатно. Мы конечно же не бедные люди. Но приятно, когда кто-то заботится о нас, стариках, — кокетливо потупила глаза вдовица.
— Он мог уехать куда-нибудь, не предупредив вас?
— Куда?! Ему некуда было ехать! У него совершенно не осталось родственников.
— На курорт, в санаторий, в дом отдыха?
— Исключено. Он бы никогда не оставил квартиру, коллекцию...
— Квартира была на охране? — Аверьянов привычно отрабатывал допустимые версии.
— Да.
— Значит, можно было спокойно уезжать. Опять же, наш подъезд...
— О, вы не знаете коллекционеров! — отмахнулась от такого предположения вдовица.
— Возможно. А лечь в больницу он не мог?
— У него, как ни странно, было отменное здоровье.
— Сердце, гипертония?
— Давление 130 на 80, как у космонавта. Я ему через день мерила. Это, знаете ли, был у нас такой ритуал. Игра как бы, — соседка хихикнула. — Ну, у стариков свои радости. Чай пили, я ему давление мерила, а он мне рассказывал про свою молодость, как он ходил в геологические экспедиции, собирал минералы. Коллекцию камней показывал.
— А что еще он коллекционировал?
— Главным образом конечно же европейскую живопись. Минералы — это так, пустячок, шалость. А вот картины и рисунки европейских мастеров — ну, я-то не большой знаток, но он говорил, — были, как это он выражался, «из первого ряда».
— Дорогие?
— Не знаю. Он как-то шутливо сказал, когда я перед одной картинкой чуть дольше задержалась, — большие тыщи ему Пушкинский музей предлагал. Чуть ли, как бы не ошибиться, подлинник Рембрандта. Но не живопись, а автолитография, так кажется. Небольшая, знаете ли, картинка, черно-белая, даже не цветная, а большие тыщи. А сколько же большие картины, что на стенах висели, стоили? Страшно подумать. Но он мне нравился, Шаповалов этот, деньги меня не интересовали. Я бы замуж за него пошла, даже если бы на стенах одни репродукции висели, как у меня дома, а не настоящие картины маслом. Он душевный был.
— Итак, — вновь был вынужден прервать словоизвержения соседки «важняк». — Уже неделю вы не видели Шаповалова. Пробовали ему звонить?
— Конечно. Тишина.
— У него не было родственников. Но какие-то друзья, приятели, бывшие сослуживцы были?
— Нет. Он работал геологом в Якутии, в Хабаровском крае. Скопил денег, — им, знаете ли, за находки месторождений премии давали, а он везучий был. И потом, он ведь и золотые месторождения открывал, и алмазное в Архангельской области... Вы как-никак прокурор, так что воздержусь от предположений. Но он был не беден. Словом, купил квартиру, приобрел все, знаете ли, законно, на аукционах, в антикварных магазинах, у коллекционеров, — свою коллекцию. И так вышло, что в Москве у него никого не было. Кроме меня, — она вновь коснулась сухих глаз белоснежным платочком с инициалами, вышитыми шелком в уголке.
— Кто мог знать о его коллекции?
— Только в Музее изобразительных искусств имени Пушкина, два-три коллекционера, имена которых наверняка есть вместе с телефонами в его большой записной книжке, она лежала в прихожей у телефона. И, наверное, работники двух-трех московских антикварных аукционов.
— Значит, многие. Информация, когда она кого-то интересует, имеет свойство распространяться как круги по воде от брошенного камушка — быстро и неотвратимо. Но что мы о нем как о совсем пропавшем. Может, найдется еще?
Аверьянову страстно хотелось поскорее прекратить этот разговор и вернуться к просмотру матча «Спартак» — «Локомотив».
— Я вам не сказала еще очень важного, — таинственно закатила глаза вдовица.
— Слушаю вас, — терпеливо кивнул головой Аверьянов.
— У него, как я уже говорила, надежная стальная дверь. И квартира поставлена на охрану в ближайшем отделении милиции. Через пять минут, если что, они уже тут. Аренду он платил исправно.
— Абонентную плату?
— Вот именно.
— И что же?
— Но у его надежной двери был один странный дефект.
— Какой же? — профессионально насторожился Аверьянов.
— Она пропускала запахи.
— Не понял?
— Когда он варил себе что-нибудь вкусненькое, он часто использовал всякие пищевые добавки — «хмели-сунели», «ткемали», травки всякие.
— И?
— И эти запахи легко проникали из квартиры на лестничную площадку. Мы даже с ним играли в такую шутливую игру — при встрече я называла ему первое и второе, которое он себе сегодня готовил. Почти всегда угадывала, например, харчо и мясо с макаронами, или плов и крестьянский суп, или суп щавелевый и жареная курица с рисом.
У Аверьянова от массы избыточной информации уже голова шла кругом.
— Короче говоря, — в той же тональности, с которой она перечисляла гурманские пристрастия своего поклонника, старуха произнесла следующую фразу, — он убит.
— Что?! Как? Почему?!
— Почему, за что — это вам решать, сыщикам. А то, что убит, — точно. Сами посудите — ничем не болел, сердце здоровое, а вот уже несколько дней не отвечает на звонки по телефону и в дверь, а из-за его стальной двери тянет приторным запахом разлагающегося трупа!
Аверьянов оценивающе взглянул на таинственное лицо вдовицы, прикидывая, удастся ли ее выпроводить без проблем, или придется вызывать скорую психиатрическую помощь. Но секунду поразмышляв, решил, что при всей фантасмагоричности ситуации он как профессионал, хотя бы и в выходной день, обязан что-то сделать.
И Аверьянов начал действовать.
Позвонил дежурному прокурору в Мосгорпрокуратуру, в местное отделение милиции, нашел участкового по его домашнему телефону, вызвал сотрудника ЖЭУ, проживавшего на первом этаже в их подъезде и также случайно оказавшегося дома, нашли ключи от всех замков двери Шаповалова (для надежности часть хранилась в отделении милиции, часть в ЖЭУ, а один, контрольный, без которого нельзя было все равно открыть дверь, но и им одним тоже — нельзя, оказался, как выяснилось, у вдовы московского
