Джон слушал с увлечением. Стамбул был охвачен Паническим Огнем. Обнаружены новые «горячие» места. В Африке был назван тридцать один город, Найроби и Киншаса среди них. Йоханнесбург оставался радиоактивными руинами. Во Франции подтверждалась потеря Нима. Толпа в Дижоне линчевала двух священников по подозрению в ирландском происхождении. В Соединенных Штатах все еще пытались спасти «большую часть Нью-Орлеана». Швейцария скрылась за чем-то, что они называли «Лозаннским Барьером», объявив, что оставшаяся часть их страны не заражена.
– Что за великая и славная картина! – воскликнул Херити. – Весь мир становится Швейцарией! Антисептический мир с перинами, мягкими, как юная грудь, да, Кеннет? – Херити смотрел на мальчика, лицо которого густо покраснело.
Джон чувствовал только удивление от размеров пространства, которое было приведено в движение. Последствия были гораздо более внушительными, чем он ожидал, хотя Джон и не мог сказать, каковы были ожидания. Когда он думал об этом, то чувствовал шевеление О'Нейла-Внутри. Он все равно испытывал не раскаяние, а только благоговейный страх перед тем, что Немезида может принять вид национальных катастроф.
Перечень мест, в которые ударила чума, казался бесконечным. Джон понял, что это наиболее важная часть новостей – места, которых надо избегать. «Как близко она подобралась?» Он знал об ограничениях на путешествия – чтобы пересечь большинство границ, требовались специальные паспорта, утвержденные Барьерной командой Объединенных Наций… и границы эти больше не были всего лишь границами стран.
Советский Союз не объявил о новых «горячих» точках, однако данные спутниковых наблюдений, предоставленные Соединенными Штатами, говорили о новых вспышках Панического Огня в юго-восточном регионе, от Омска и почти до Семипалатинска – «во многих городах и деревнях явно видны пожары, однако Омск выглядит нетронутым».
– Так много новых эвфемизмов насилия, – пробормотал Гэннон. Он обвел взглядом стол, будто ища что-то или кого-то, кто здесь не присутствовал. – Неужели Безумец думает, что принесет мир и конец насилия?
Джон опустил взгляд на свои руки. «Стремление к миру никогда не было частью этого», – думал он. Было только страстное желание О'Нейла отомстить. Кто может отказать в этом человеку, потерявшему близких? Джон чувствовал себя как психиатр О'Нейла, понимая его, а не обвиняя и не оправдывая.
В маленькой записной книжке, где делались краткие заметки для рапорта в Дублин, Херити написал этой ночью: «Если О'Доннел – Безумец, то он, по-видимому, ошеломлен размахом несчастья. Знает ли он, как далеко распространится чума? Волнует ли его это? Никаких признаков раскаяния. Никаких указаний на нечистую совесть. Как может он не реагировать, если он О'Нейл?»
В середине передачи было телефонное интервью с доктором Дадли Викомб-Финчем, директором Хаддерсфилдского исследовательского центра в Англии. Викомб-Финч сообщал, что «нет никаких заметных продвижений в поисках вакцины», хотя имеются «многообещающие направления, о которых я надеюсь сообщить позже».
Когда диктор попросил его сравнить эту чуму с «аналогичными историческими катастрофами», Викомб- Финч сказал, что, по его мнению, подобные сравнения бесцельны, добавив:
– Такого массового уничтожения людей не было очень долгое время. Это уничтожение в совершенно новых масштабах, и влияние его на наших потомков – если нам достаточно повезет, и мы будем их иметь – не поддается полной оценке. В простых финансовых терминах – прецедента нет, нет ничего, с чем можно было бы сделать обоснованное сравнение. Что касается людей…
Здесь он просто разрыдался.
Би-би-си позволило этому некоторое время продолжаться, используя ситуацию для эффекта, затем диктор сказал:
– Спасибо, доктор. Мы полностью понимаем вашу реакцию и молим Бога, чтобы ваша глубокая и очевидная эмоциональная позиция лишь усилила вашу решимость в Хаддерсфилдском центре.
– Усилила вашу решимость! – фыркнул Херити голосом, хриплым от самогона. – Английские слезы помогут покончить с засухой.
– Как они только могут думать о финансовых расходах? – задал вопрос Гэннон.
Это была первая искра, близкая к гневу, которую Джон видел у этого человека.
– Игра между Богом и Маммоной была прекращена из-за того, что половина игроков покинула поле, – сказал Херити.
Джон взглянул на отца Майкла и заметил слезы, бегущие по его щекам. В свете лампы его клейменый лоб казался размытой красной полосой.
Диктор Би-би-си закончил передачу еще одной молитвой:
– Простим в сердцах наших все прошлые несправедливости и создадим мир, в котором человечество обретет подлинное братство и милосердие, к которому призывает нас каждая религия.
Эта молитва была передана благодаря любезности Буддийской Заморской миссии из Сан-Рафаэля, штат Калифорния.
Гэннон повернул ручку. Раздался щелчок, и радио замолчало.
– Мы должны экономить батарейки, – сказал он.
– Для чего? – спросил шурин, который говорил невнятно после выпитого. – Слушать эти дрянные новости? Зачем? В этом нет будущего!
34
Пришли чужие и стали учить нас своим манерам.
Они презирали нас за то, что мы такие, какие есть.
Меньше часа оставалось до делового обеда в малом зале при столовой Белого Дома, и президент Адам Прескотт знал, что у него нет ни малейшего намека на новый подход к их проблемам. Тем не менее, он
