Отец Майкл кашлянул и проговорил с волнением:
– Колокола снова зазвонят, Джозеф.
– Только для того, чтобы посылать сигналы тревоги над городами и деревнями. Ваша церковь мертва, отец. Мертва, как и все женщины.
47
В тысяча пятьдесят четвертом году патриарх Константинополя и Папа Римский прокляли друг друга. После этого в обеих церквах не осталось ничего святого. И ими завладел сатана. Я убежден в этом.
По узким тропинкам и заброшенным дорогам, через болота и сырые, поросшие деревьями склоны, покоряя и огибая вершины, с ночевками на открытой местности или в полуразрушенных домах Херити вел свой отряд к Дублину. Восемнадцать дней шли они до подножия Уиклоу, еще девять дней кружили в поисках дороги с северо-востока, где их не ждали. За время пути им не встретилась ни одна живая душа.
Для Джона путешествие превратилось в непрестанный, тщательно продуманный поединок с Херити. Любой, самый безобидный разговор мог оказаться опасным. Однажды в полдень они проходили мимо покосившейся таблички с единственной надписью: «Гарретстаун». Было холодно. Влажный ветер хлестал по склонам гор, и Джону ужасно захотелось надеть что-нибудь более теплое, чем свитер.
– Некоторые вещи на этой земле происходят без всякой причины, – внезапно сказал Херити, искоса поглядывая на Джона. Лысая голова Джона выглядела странно на фоне сильно отросших усов и бород спорщиков.
– Какие вещи? – спросил Джон.
– Например, резня собак в Килдэр Хант. Это подло – обрекать бессловесных тварей на страдания, вызванные безответственными людьми.
Сзади послышался голос отца Майкла:
– Килдэр Хант – это чисто английское явление.
– Я был там, – сказал Херити. – Возможно, вы и правы, отец. Но это была провокация – толпа Ханта не понимала, как легко дьявол может завладеть душами окружающих.
Джон кивнул, воспользовавшись возможностью послать укол Херити.
– Так же, как кто-то спровоцировал О'Нейла?
Херити не попался на эту удочку и некоторое время шел молча. Отец Майкл приблизился, когда они вышли на узкую дорогу с открытым грунтом. Было слышно, как мальчик позади идет-по их следам.
– Я подумал о том же! – сказал отец Майкл. Он с удивлением посмотрел на Джона. – Глупость людей находится за пределами моего понимания.
– Что-то вроде желания возобновить конное шоу в Дублине? – спросил Херити, и голос его «был полон лукавства. Он посмотрел на Джона, и тот оказался меж двух огней: идущие рядом мужчины буквально сверлили его взглядом.
– Это была попытка вернуть добрые начинания, – подал реплику отец Майкл, но внимание его все еще было приковано к Джону.
– Обычное дело! – сказал Херити, глядя поверх голов. – Будто ничего позорного там и не было. Расскажи об этом, отец. Ты был там.
Они прошли в полном молчании примерно пятьдесят шагов, пока отец Майкл ответил. В этот момент он больше не смотрел на Джона, а уставился На землю под ногами.
– Шел мелкий дождь, – сказал отец Майкл. – Мы пришли туда, когда толпа уже разошлась. Только некоторые остались, и я видел, как они уходили. Кто-то нес обувь, кто-то – одежду. Я запомнил мужчину, у которого на одной руке висело прекрасное пальто, а на другой – окровавленные брюки для верховой езды. При этом он странно усмехался.
Голос отца Майкла был низким и каким-то далеким, будто он пытался пересказать что-то, виденное им в далекой стране, диковину из жизни языческих народов, а не событие, произошедшее в цивилизованной Ирландии.
Дорога теперь шла под уклон, и четверка путников увидала внизу мост. Мутный поток воды прокладывал себе путь через камыш, растущий под ним.
– Повсюду на земле были тела, – продолжал отец Майкл. – Люди… мертвые лошади… засохшая кровь. Негде даже помолиться, они все кресты переплавили в металл. Не осталось ни одного кольца. Чтобы снять украшения, отрезали пальцы. Я стоял на коленях в грязи и плакал.
– Но кто сделал все это? – спросил Джон.
– Толпа, – ответил Херити.
Джон завороженно смотрел на отца Майкла. Он представил себе священника, созерцающего мертвые тела участников и зрителей конного шоу. Простые слова отца Майкла рисовали страшные картины в его мозгу.
– Они даже сняли почти всю обувь и чулки, – говорил священник. – Обувь и чулки… Зачем они это сделали?
Видение голых ног, вытянувшихся в грязном месиве, как последний жест утерянной человечности, странно взволновало Джона. Он почувствовал, что очень растроган, и не только монотонным рассказом отца Майкла о дикой жестокости. «Что-то еще, кроме жизни, ушло из Ирландии вместе с этими мертвыми», – подумалось Джону. Он даже почувствовал, что О'Нейл-Внутри уже не ликует. Да, интерес – завораживающий интерес, но нет особенной радости. Пожалуй, это было удовлетворение, то, что чувствовал О'Нейл-Внутри, нечто вроде довольства.
Джон понял, что существует огромная и весьма существенная разница между счастьем и удовлетворением. О'Нейл-Внутри мог быть удовлетворен тем, что было сделано, даже если это не принесло ему счастья.
