Задыхаясь после каждого слова, Джон ухитрился произнести:
– Они… слишком… дорого… стоящие…
– Все есть дорогостоящий, – согласилась горничная, подойдя и встав рядом с кроватью. Она положила прохладную ладонь ему на лоб. – У вас лихьорадка, сеньор. Это есть ужьасные французские соусы. Они плохие для жьелудок. Вам следует держаться подальше от жьирных пищ. Я прьинису вам чего-нибудь. Мы смотреть, как поживаете вы скоро, а? – Женщина похлопала его по плечу. – А я не так дорогостоящий, как доктора.
Джон не заметил ее ухода, но вскоре она снова оказалась рядом с ним с дымящейся чашкой чего-то горячего в руке. Он унюхал куриный суп.
– Немного бульона для жьелудок, – сказала женщина, помогая ему сесть.
Бульон обжег Джону язык, но вызвал чувство успокоения в желудке. Он выпил большую его часть, прежде чем снова опустился спиной на подушки, взбитые для него горничной-испанкой.
– Я Консуэла, – сказала она. – Я приду обрьатно, когда закончу другие комнаты. Вам есть лучше теперь, а?
Консуэла вернулась еще с одной порцией бульона, разбудила Джона и помогла ему спустить ноги с кровати Ей пришлось поддержать его.
– Вы пить. – Горничная придерживала его руку с чашкой, принуждая выпить весь бульон.
– Вы лучше, – сказала она, но Джон не чувствовал себя лучше.
– Сколько времени? – спросил он.
– Время сделать постель и одьеть вас в ночную одежду.
Горничная принесла снаружи кресло и втиснула его рядом с изголовьем кровати. Она подняла Джона и усадила в это кресло, где он сидел, пока она расправляла постель и сворачивала покрывало.
«Господи, какая она сильная», – подумал Джон.
– Вы скрьомный мужчина, – заявила женщина, стоя перед ним подбоченясь.
– Мы раздеваем только до нижнего белья, а? – Она хихикнула. – Не надо крьасного лица, сеньор. Я похьронила двоих мужей. – Горничная перекрестилась.
Не способный к сопротивлению, едва отдающий себе отчет в происходящем, Джон был пассивен, пока Консуэла раздевала его и водворяла в постель. Простыни холодили его тело.
Она оставила занавески закрытыми, но Джон все же ясно различал дневной свет.
– Сколько времени? – выдавил он.
– Время Консуэле делать множество дрьугой работы. Я приду назад и принесу еще бульон. Вы прогольодались?
– Нет. – Джон слабо покачал головой.
Широкая усмешка осветила ее лицо.
– Вы счьастливчик для Консуэлы, а? Я говьорю на хорьошем англьийском, нет?
Он ухитрился кивнуть.
– Это счастливая вещь. В Мадриде я есть горничная для американцев. Мой первый муж есть мексиканец из Чикаго в США. Он учить меня.
– Спасибо, – это было все, что Джон был способен сказать.
– Трасиос э Диас, – прожурчала горничная и соизволила удалиться из комнаты.
Джон уснул. Во сне ему досаждали кошмары о Мери и двойняшках.
– Пожалуйста, не надо больше снов О'Нейла, – бормотал он. Джон ворочался в постели, неспособный избежать воспоминаний О'Нейла – двойняшки, играющие на заднем дворе их дома. Мери, радостно смеющаяся над рождественским подарком.
– Она была так счастлива, – прошептал Джон.
– Кто счастльивый? – Это была стоящая рядом с ним Консуэла. Из-под занавесок на окнах просачивалась темнота.
Джон учуял куриный бульон.
Под его спину просунулась мускулистая рука и поставила его в вертикальное положение.
Другая рука держала бульон, чтобы Джон мог пить. Бульон был только слегка теплым и на вкус получше, чем в первый раз. Джон услышал, как чашка звякнула, когда Консуэла поставила ее на тумбочку рядом с телефоном.
– Эскузадо, – сказала она и щелкнула пальцами. – Ванная! Вы желать идти в ванная?
Джон кивнул.
Консуэла втащила его в ванную комнату и оставила, прислонив к умывальнику.
– Я жду сньаружи, – сообщила она. – Вы зовете, а?
Когда она уложила его обратно в свежезастеленную кровать, Джон спросил:
– Какой… день?
– Этот день? Этот день после, как вы прибыть, сеньор О'Дей. Это день, когда О'Дей лучше, а? –
