полете. Мы богохульствуем, пытаясь наделить машину душой. В принципе сейчас я должен бы был отправиться в мастерскую и разнести дьявольское создание на куски!»
— Радж! — донесся голос Бикеля из интеркома.
Флэттери бросил взгляд на экран. Во рту у него неожиданно пересохло.
— Я заметил независимую активность фотосенсорных цепей компьютера, — проговорил Бикель. — Прю, проверь расход энергии.
— В норме, — ответила она. — Замыкания нет.
— Но ведь… это не разум, — пробормотал Флэттери. Язык его едва шевелился.
— Согласен, — ответил Бикель. — Но что же тогда это такое? Компьютер сам программирует себя во всех…
Последовало недолгое молчание.
— Проклятье!
— Что случилось? — спросила Прю.
— Он отключился, — ответил Бикель.
— И что же… так на него подействовало? — удивился Флэттери.
— Я подключил блок замедления в симулятор одинарного нерва и пропустил через схему тестовую программу. По-видимому, программа вызвала информационный резонанс, воздействовавший на «Быка» и одновременно на компьютер через каналы монитора. Именно тогда я получил реакцию самопрограммирования.
Пруденс пальцем провела по толстому проводу, подключенному ко входу «Быка».
— Монитор подключен только к памяти компьютера, — сказала она. — А вот здесь установлен буфер.
Бикель дернул за указанный ей провод.
— Что ты делаешь? — спросила она.
— Отключаю его, — ответил он. — Хочу провести проверку независимо от памяти и, прежде чем продолжать, проанализировать результаты.
Молчание.
Флэттери с ужасом уставился на экран.
«Если я сейчас уничтожу все это, убью я кого-нибудь или нет?» — подумал он.
11
Сработали датчики, и на пульте начали перемигиваться сигнальные огоньки. Их свет — желтый, зеленый, красный — отражался на вогнутой переборке.
Свет сигнальных огней расцвечивал схему, которую просматривал Тимберлейк и сравнивал с выводящимися на экран данными.
На экране над его головой виднелись Пруденс, которой предстояло отстоять еще половину вахты на Центральном Пульте, и Флэттери, отдыхающий на своей койке.
«Странно, почему он не уходит в каюту?» — подумал Тимберлейк.
Из мешанины аппаратуры и проводов появился Бикель, освещаемый зеленым светом сигнальных огней.
— Мы что-то упустили, — буркнул он.
Тимберлейк с удивлением отметил нотки страха в голосе Бикеля и то, как он, подобно загнанному в угол животному, затравленно озирается.
— Если эта штука начнет действовать самостоятельно, то управлять ею нам не удастся, — продолжал Бикель. — Радж совершенно прав.
— Да просто Радж помешан на всякой чепухе насчет големов и разных чудовищ! — фыркнул Тимберлейк.
— Нет, — ответил Бикель. — У этого создания особенная память. И она лишь отдаленно напоминает нашу, человеческую. Но понимаешь. Тим, именно память — нервные цепи, составляющие Психопространство — лежат в основе того, что мы называем поведением. Что будет делать эта штука, когда мы включим ее… если мы не снабдим ее опытом, благодаря которому сумела выжить человеческая раса?
— Просто ты не знаешь, что такое расовые различия, и именно в этом твое несчастье.
Голос принадлежал Флэттери. Они подняли головы и увидели его на экране. Он сидел на койке, протирая глаза. Пруденс сосредоточилась на большом пульте, как будто ничто ее больше не интересовало.
Бикель подавил раздражение и спросил Флэттери:
— Ты же психиатр. Разве представление о травме не является одним из твоих орудий?
— Ты спрашиваешь о расовых различиях, — сказал Флэттери. — Мы можем только догадываться об их влиянии.
Флэттери с экрана уставился на Бикеля.
«Джон паникует. Почему? Может, потому, что „Бык“ стал действовать самостоятельно?»
— Мы должны дать жизнь этой штуке, — продолжал Бикель, глядя на «Быка». — Но мы точно не знаем, что она из себя представляет. Она абсолютно чужда для нас. Она не похожа ни на кого из нас. А если она отличается… И в то же время живая и сознает это.
— Значит, ты уже сейчас прикидываешь, как бы сделать ее похожей на нас? — спросил Флэттери.
Бикель утвердительно кивнул.
— И ты думаешь, что все мы являемся жертвами расовых предрассудков и личных травм? — продолжал Флэттери. — По-твоему, разум не является естественным результатом влияния органов чувств?
— Черт возьми, Радж! — взорвался Бикель. — Мы вот-вот окончательно решим проблему! Как ты не понимаешь!
— Однако ты и сам не знаешь ответа на один вопрос, — возразил Флэттери. — Не создаем ли мы существо, которое окажется неуязвимым… по меньшей мере неуязвимым для нас?
Бикель нервно сглотнул.
— Ты считаешь, — продолжал Флэттери, — что существо, которое мы создаем, не обладает сексуальным влечением, что оно в принципе не может быть похожим на нас. Оно бесплотно. Оно по определению не может знать, чего плоть боится и что она любит. И теперь ты спрашиваешь, как бы это нам состряпать плоть и пол, а заодно и все расовые страдания, которые пережило человечество? Ответ очевиден: нам это не под силу. Мы и в своих-то инстинктах разбираемся очень плохо. Мы не в состоянии правильно оценить все темные и непонятные страницы собственной истории.
— Скорее, некоторые из них, — стоял на своем Бикель. — Мы обладаем инстинктом побеждать… выживать… — он облизнул губы и бросил взгляд на компьютер.
— Возможно, все это лишь гордыня, — вздохнул Флэттери. — Может, это просто обезьянье любопытство, и мы не удовлетворимся до тех пор, пока не станем творцами, подобно самому Господу. Но тогда, возможно, будет уже поздно поворачивать назад.
Бикель, будто не слыша его последних слов, продолжал:
— А еще есть инстинкт убийцы, уходящий корнями в дикое прошлое, когда вопрос стоял конкретно — убить или быть убитым. Обратная сторона этого инстинкта в том, чтобы поменьше рисковать… «быть практичным».
«Он явно сделал что-то тайком, — возразил Флэттери. — Интересно, что? Похоже, он совершил нечто, чего и сам боится».
— А чувство вины накладывается на этот инстинкт убийцы, — продолжал Бикель. — Некий буфер… именно так мы удерживаем себя в определенных рамках. Если мы встроим…
— Чувство вины предполагает наличие совершенного греха, — сказал Флэттери. — А где же, скажи на
